Одна любовь на двоих
Шрифт:
– Есть ли в доме верные люди? — спросила Ульяша так решительно и живо, что Фенечка мигом перестала плакать и воззрилась на нее сперва изумленно, а потом нахмурилась, размышляя.
– Да вот раньше я всех такими считала, а теперь не знаю, что и сказать, — проговорила она задумчиво. — Прежде-то жизнь на кону не стояла, а перед лицом смерти верность тает, как снег весной. Всякому своя жизнь дороже, своя рубашка к телу ближе. Ефимьевна — она за Петрушу на плаху взойдет, но свою жизнь я ей не доверю…
– Я тоже, — зябко передернулась Ульяша, вспомнив злобную ухмылку ключницы. — Нет ли кого еще?
Фенечка огорченно покачала головой, потом вдруг сказала:
– Вот разве что Лушка!
– Лушка?
– Ну да, горничная девка, Петрушина забава. Она душевная, добрая, а брата истинно любит, всякую его прихоть исполняет, даже самую несусветную, не только потому, что барин, а потому, что сердцу мил.
Голос Фенечки дрогнул, но она скрепилась, даже вздоха не обронила… Сейчас было не до вздохов, и она это прекрасно понимала.
– Ну что ж, — сказала Ульяша, — Лушка так Лушка. Давай-ка пойдем ее поищем.
– А ну как наткнемся на кого из бунтовщиков? — испугалась Фенечка. — Скажут, чего по дому шляетесь?
– Ну, выходить нам никто не запрещал, — пожала плечами Ульяша. — А коли скажут так, ты им в ответ: «Это мой дом, где хочу, там и хожу, потому что я здесь хозяйка, а вы — гости незваные, хуже злого татарина!»
– Ох, коли я так отвечу, не сносить нам головы! — Фенечка даже зажмурилась.
– Не бойся! — горько усмехнулась Ульяша. — Со мной — ничего не бойся. Я теперь — невеста атамана! Мне все можно!
И с разудалой улыбкой вышла из комнаты, увлекая за собой Фенечку. Какое-то время они шли крадучись, прислушиваясь к доносившимся откуда-то издалека голосам бунтовщиков, которые все еще подчищали, рассевшись во дворе, барский съестной припас. Но вот неподалеку послышались какие-то странные звуки, напоминающие не то стоны, не то сопенье. Вскрикнула женщина, громко, несколько раз, охнул мужчина… а вслед за тем сказал чуточку хрипловато:
– Ну, а теперь вали отсюда, хватит с меня, ишь, разнежилась, кошка драная!
Вслед за этим послышался хлесткий шлепок, обиженный визг, и из запечного закутка чуть ли не на девушек — они едва успели отпрянуть за угол! — вывалилась крепкая белотелая деваха в одной рубашке, которую она пыталась одернуть, а та все липла к ее потным ногам.
Чуть погодя из-за печи выбрался не кто иной, как атаман Искра, подвязывая очкур своих портков.
– Все еще здесь, Лушка? — спросил неприветливо. — Чего ждешь?
– Приголубь хоть, — плаксиво проговорила она, — что ж ты со мной так, как будто ноги о ветошку вытер!
– Да и впрямь вытер, прежде чем на персидский ковер ступить, — бросил Искра. Повернулся — и пошел восвояси, а Лушка горько расплакалась, закрыв лицо руками.
Девушки переглянулись. На их лицах мешались сочувствие и брезгливость, но Фенечка все же внимательно всмотрелась в Ульяшины глаза — не плещется ли в них еще и досада да ревность? Ничуть не бывало, искрились там лишь смешинки, и Фенечка, облегченно вздохнув, вышла из-за угла и позвала ласково:
– Лушенька, что с тобой приключилось?
– Ах, барышня! — обернулась та, всхлипывая и утираясь все тем же рубашечным подолом, заголяясь при этом выше всякого предела. — Я-то радовалась, мол, удача вышла, подлягу под этого изверга да выпрошу у него милости к барину моему Петру Иванычу да к вам, а он сунул разок между ног — да Ульяшей, слышь-ка, все называл при этом! — и потом вынул и пошел, не оглянувшись. Сказал, жениться на Ульяше хочет честь по чести, — стрельнула она взглядом на девушку, стоявшую чуть поодаль и сочувственно смотревшую на нее, — а чтобы до свадьбы дотерпеть и над невестой не сохальничать, ему нужно пену сплеснуть, а то, вишь ты, похоть в нем бродит, через край перекипает. Ну вот и сплеснул, а потом отшвырнул меня, словно поганое ведро. А то ли дело было с барином Петром Иванычем!
– А не хочешь ли ты, Лушенька, барину помочь? — спросила Фенечка.
– Да я о том лишь и мечтаю, — жарко отозвалась Лушка. — А как?
– Ты девка хитрая, мозговитая, — решительно вступила в разговор Ульяша. — Да и мы не дуры. Давай в три ума измудримся, как Петра Иваныча с Анатолием Дмитричем из подвала вызволить.
– Надо стражу чем-нибудь опоить, — ни на миг не замедлясь, выпалила Лушка.
– Чем? Вином допьяна?
– Да этим свиным рылам, поди, весь наш припас наливочек да настоечек извести придется, покуда их с ног собьешь, — хозяйственно озаботилась Лушка. — Крепкие больно мужики, не сразу их возьмешь. Надо бы чего-нибудь добавить в вино… сонного зелья!
– Эх, милая, да разве оно не только в сказках водится? — удивилась Фенечка.
– И в сказках, и наяву, барышня, — усмехнулась Лушка. — В деревне знахарка есть, Елизарихой зовут, так она сон-травой промышляет: у кого ночница-бессонница, всяк к ней идет, сон-трава и голову больную исцелит, и ломотье-колотье всякое уймет.
– Елизариха! — воскликнула Ульяша. — А как ее зовут? Не Марфой ли?
– Марфа она и есть, — кивнула Лушка.
– Да ведь это моя родная матушка! — Ульяша прижала руки к груди: — Молю тебя, иди к той знахарке, попроси у нее самого наисильнейшего зелья. Скажи, что дочка ее теперь богата, что ехала в Перепечино с родней повидаться, а потом собиралась обратиться к барину с просьбой об их выкупе, да беда стряслась. Попроси матушку родимую мне помочь, дать зелья побольше да покрепче, чтобы не только страже, но и самому Искре хватило. Скажи, я-де, как от опасности избавлюсь, все сделаю, чтоб семью свою выкупить и к себе забрать. Да кланяйся ей в ножки от меня, родимой моей матушке!
– Все сделаю, — горячо пообещала Лушка и убежала, на ходу переплетая растрепанную косу.
Ульяша взволнованно стиснула руки. Ее так и била дрожь.
Вдруг повернулась, бросилась назад в комнату, упала под иконы.
– Что с тобой? — испугалась Фенечка, вбегая вслед за ней.
– Господи, прости! — молила Ульяша, всхлипывая. — Прости за гордыню мою!
– Да что?! О чем ты?!
– Ох, стыдно мне! — обернулась Ульяша. — Сама о помощи ее, Лушку, молю, а при этом думаю: бесстыдница же эта девка! Противно на нее глядеть. Противно подумать о том, что она с Искрой делала. Не хочу я этого! Лучше удавлюсь перед тем, как с ним в постель лечь!