Одна любовь на двоих

Арсеньева Елена

– И пойдешь ты на сделку со мной за ту тайну, которую тебе нужно выведать у славинского барина? — еще раз спросил он.

– Да, — снова подтвердил Петр.

– Ну что ж, — кивнул Ганька и посторонился, давая ему возможность вылезти из подвала, — тогда по рукам!

* * *

Ульяша бежала, не разбирая дороги. Она плохо знала дом, а потому запросто могла заблудиться в его многочисленных переходах. Но ей было все равно, где находиться сейчас. Хорошо бы оказаться как можно дальше отсюда! В самом деле, а не пуститься ли в побег? Что ей тут делать? Теперь ее жертвы никому не нужны. Ее любовь оскорблена… О, она всегда знала, что бессмысленно мечтать об Анатолии, что для него она навсегда останется лишь хорошенькой крестьяночкой, к которой можно прийти потешить плоть, можно даже вступить в длительную и мучительную связь, подобно старому барину Перепечину, но под венец не пойти, уж если только перед смертью — и ради незаконно прижитых детей.

Нет, никаких мучений для себя и для любимого, никаких незаконных детей Ульяша не желала. Да и что она навоображала себе? Нет до нее дела Анатолию, нет! И ей не должно быть до него никакого дела. Теперь он не нуждается в ее заботах, он на свободе, а дальше сам о себе может побеспокоиться. И за участь Фенечки можно нимало не волноваться, у нее теперь такой защитник! Кто знает, может статься, они даже рады, что Ульяша убежала. Фенечке нужен жених, а сыщется ли для Анатолия лучшая невеста, чем сестра перепечинского барина? Умна, хороша, богата…

Но нет, на сей счет можно не тревожиться! На Фенечке лежит то же самое пятно, что на Ульяше. Анатолий на ней не женится никогда!

Странно, при этой мысли ревность, которая начала было терзать Ульяшино сердце, слегка разжала когти, и Ульяша вздохнула спокойней.

Ах, нет смысла терзать себя. Нужно, наоборот, о себе позаботиться. Нужно отсюда бежать, вот что!

Снизу донесся мужской хохот, и Ульяша приостановилась.

Неужели все выходы из дома охраняются? Схватят, оттащат к своему атаману… Вот что надо сделать — бежать на лошади. Верхом! Пробраться в конюшню и отыскать там Волжанку. Даже если недостанет времени седлать или не отыщется седла, Ульяша ускачет на любимой лошадке и на неоседланной. Волжанка необычайно умна, она сразу поймет, что хозяйке нужна ее помощь, она пойдет мягкой, шелковой рысью, чтобы та смогла усидеть. Если Волжанка кого невзлюбит, как невзлюбила Ерофея, так того и до погибели довести может, а Ульяшу она будет охранять, будет ее беречь, будет ей помогать! Она быстрее ветра, она принесет страдалицу домой.

Ульяша осторожно, шмыгая за углы и затаиваясь при каждом звуке, добралась до черной лестницы и начала спускаться на задний двор.

– О, глянь, какая! — вдруг вывернулся из-под лестницы кудреватый парень с охальным взором. — Что скучаешь, девка? Иди, позабавлю! А ты меня позабавишь!

– Пусти, не до тебя, — огрызнулась Ульяша, ускоряя шаги.

Парень расставил руки, словно курицу ловить изготовился, и стал внизу лестницы, перегородив ее, однако Ульяша, опершись о перила, перескочила их и оказалась на полу далеко в стороне от парня.

– Держи-лови! — заблажил он. — Эй, братья-стебари, я вторую девку нашел! Она нам пригодится! Одной мало, шибко долго ждать очереди, да и притомилась та блядь добросердешная. Давайте еще и эту поимеем, спорей дело пойдет.

Ульяша замерла, прикидывая, куда ловчей бежать, как вдруг ее отвлекла какая-то возня под лестницей. Глянула — да так и ахнула!

На полу лежала Лушка в задранной, порванной рубахе, бесстыдно раскинув ноги. От нее отходил потный мужик, подтягивая портки, а другой, наоборот, спускал их — готовился блудить.

– Лушка! — в ужасе вскричала Ульяша. — Так что ж ты здесь валяешься? А мы думали, ты уже в деревне!

– Да мне и со двора выйти не дали, — отозвалась та задыхающимся голосом. — Схватили, потащили, разложили… С тех пор и тружусь. Ох, и крепкие мужики, и впрямь притомилась я маленько!

– А мы тебе смену сыскали! — сочувственно воскликнул кудреватый. — Дай дырке передышку, мы покуда эту подерем. Гля, какая чистая да гладкая! Только, чур, я первый, мужики, я ее нашел!

– Молод еще первым быть, — пробасил огромный чернобородый дядька, тот самый, который только что отошел от Лушки, и подступил к Ульяше.

Она заметалась затравленно, но ее обошли со всех сторон, тянули руки, хмыкали, сопели, отпускали похабные шуточки…

– Стойте, дурни! — закричал вдруг кто-то тонким от надсады голосом. — Вы на кого покушаетесь?! Это знаете кто? Это ж невеста атамана. За нее Ганька всякому глотку перегрызет.

– Да я сам за такую бабу кому хочешь глотку перегрызу! — воскликнул обиженно кудреватый. — Еться охота — спасу нет, скоро портки от натуги лопнут. Ганька все себе норовит захапать, и бабу, и добро.

И остановившиеся было насильники снова двинулись к Ульяше.

– Погодите, братовья! Ганька повелел сей минут девку к нему вести! — завопил обладатель визгливого голоса, но его никто не слушал.

Ульяша забилась в угол, зажмурилась, выставила скрюченные пальцы, оскалилась, готовая кусать, царапать в кровь первого, кто до нее дотронется. И вдруг…

– Стойте, голубчики! — раздался громкий женский голос. — Что же меня не удовольствуете? На кого польстились? На дуру неумелую? А я вам и так подмахну, и этак попляшу!

Ульяша открыла глаза и увидела… Лушку. Содрав с себя остатки рубахи, голая, она приплясывала, подбочась и бесстыдно выворачивая ноги, трясла рыжими кудрями, играла грудями, бедрами, вызывающе поглаживала рыжее свое межножье.

– Налетай, родимые, соколики! А ну, кто первый рыжую кошку клюнет! — крикнула она напоследок и грузно — аж гул пошел! — рухнула на спину, раскинула ноги…

Мужики так и хлынули к ней обезумевшей, похотливой волной. Только какой-то тощий да носатый схватил Ульяшу за руку.

– Бежим, — сказал, и она узнала этот визгливый голос. — Бежим, покуда снова за тебя не взялись!

Делать было нечего, она ринулась вслед за ним, слыша за спиной сочувственные крики:

– Лукерья, да мы ж тебя порвем насквозь, тебя ж на всех не хватит!

– Меня и на больше хватит! — горделиво пропыхтела Лушка.

* * *

– Ага, — ухмыльнулся Ганька. — Вот и Семка с попом. Значит, ты меня все это время дурил, барин? Ни за какой подмогой ты его не послал. А я уши развесил! Ай да Чума-сыромятник, ай да сукин сын, ай да верная душонка! За такое послушание отдам ему, пожалуй, твою сестрицу в жены! А тебе за обман…