Одна ночь в Санта-Монике

Дарк Нико

«Уборка номеров», — доносится из коридора голос и сопровождается стуком в дверь. Оуэн поднимается и осторожно подходит к двери, но не открывает ее. Аарон берет тянется за пистолетом и без слов просит меня спрятаться в ванной, что я немедленно делаю. Кафельная плитка холодит босые ноги, по спине пробегает дрожь, а грудь сковывает страх.

Снова звучат настойчивый стук и надрывный женский голос: «Уборка номеров». Потом щелкает замок, и в ту же секунду раздается жуткий грохот, следом выстрел, женский крик разрезает воздух и потом удаляется. Я знаю, что не должна этого делать, но я выбегаю обратно. Аарон лежит на полу, Оуэн вцепился в нападавшего. Я вскрикиваю, и мгновенно понимаю, что совершила

ошибку. Оуэн отвлекается на меня, теряет концентрацию и пропускает удар. Я стою как вкопанная и не могу пошевелиться. Все происходит слишком быстро, Оуэн под давлением отступает назад, пропускает еще один удар, я слышу его стон, после чего его тело разбивает окно и исчезает.

Я снова кричу, чем привлекаю внимание к себе. Бриггс, это точно он, идет на меня. Нас разделяют всего два его больших шага, он делает один, я отступаю в ванную. И снова выстрел. Я вижу, как Бриггс падает замертво, его лицо отвернуто от меня, волосы растрепаны, из-под его тела медленно расползается лужа крови. Я опять цепенею от страха, и мне кажется, что я слишком долго стою на месте. Это просто время замедлилось, растянулось, или я потеряла связь с реальностью. Бриггс больше не представляет опасности, слышу, как Аарон зовет меня по имени, но сейчас важно только одно…

Оуэн…

Я выбегаю из ванны и несусь мимо Аарона к окну. Занавески и легкий тюль поднимаются к потолку от сквозняка, стекла лежат на полу, тележка с хозяйственным инвентарем перевернута. Я перепрыгиваю препятствия и заглядываю вниз.

— Оуэн!

Его гавайская рубашка в крови, мне кажется, он смотрит прямо на меня глазами цвета зеленого стекла. Вокруг уже собрались прохожие. У меня кружится голова, тошнота подступает к горлу. Я оборачиваюсь к Аарону, он поднимается на ноги, прижав руку к плечу, сквозь пальцы струится кровь. С ним все в порядке, мелькает мысль и несется дальше, и я сама уже несусь по коридору. Аарон кричит мое имя, его попытка остановить меня не удалась, я уже перепрыгиваю через две нижние ступеньки и бегу босиком по асфальту. Расталкивая людей, кричу, чтобы вызвали скорую и больно приземляюсь на колени перед Оуэном. И замираю. «Его нельзя шевелить, его нельзя касаться», — кто-то кричит в толпе, и мои пальцы останавливаются в сантиметре от его груди. Он смотрит в пустоту, и тихо хрипит. Звук сирен раздается сразу со всех сторон, полностью заполняет мое сознание. Они едут слишком медленно.

— Не закрывай глаза, Оуэн, пожалуйста… — молю я, но его веки медленно смыкаются…

Чьи-то руки оттаскивают меня в сторону, врачи нависают над его телом, потом переносят на носилки. Я слышу, как Оуэн тихо стонет от боли. Я хочу поехать с ним, но меня не пускают, только называют больницу, в которую его увезут. Этот адрес мне уже знаком, там лежит мой брат. Скорая уезжает и только потом мне приходит в голову, что Аарону тоже нужна была помощь. Мчусь обратно, но встречаю его на улице, он намотал кусок ткани на плечо, вынес мне босоножки и кивком головы указывает на машину. Мне приходится сесть за руль, я не водила слишком долго, но времени на стенания нет. Аарона нужно доставить к врачу. Он помогает мне вбить адрес в навигатор, я еду поразительно спокойно, откуда-то пришли силы держаться, все знания правил дорожного движения всплыли в сознании, хотя я не была примерным студентом, а водить быстро никогда не любила. Сейчас я должна позаботиться о своих мужчинах, потому что все это время они заботились обо мне, поэтому я мчу на всех парах.

Пока мы едем, Аарон звонит Рихтману:

— Какого хрена твои парни нас не охраняли?

В ответ он что-то долго говорит, и Аарон будто смягчается, сообщает, что мы едем в больницу вслед за Оуэном. Тот обещает, что встретит нас там. Я даже не спрашиваю

у Аарона, что случилось, и он не говорит мне ничего. Сейчас все не имеет значение, кроме жизни Оуэна.

В больницу я вбегаю первая и кричу на весь зал, что у нас огнестрельное ранение. В ту же секунду к нам подбегает медсестра, следом врач и кто-то еще. Аарона уводят в сторону, и доктор с укоризной говорит, что ранение не настолько серьезное, чтобы так кричать. Я пропускаю слова мимо ушей.

— Я к Оуэну, — коротко говорю я, и Аарон кивает в ответ. Сейчас он в надежных руках врачей, о нем позаботятся, а мне нужно знать наверняка, что Оуэн жив.

— Мужчина в татуировках, падение с высоты, доставили на скорой. Где он? — снова поражаюсь тому, как спокойно и четко я это произношу. Девушка за стойкой что-то смотрит в мониторе, хмурит брови и говорит, что он в первой операционной.

— Вас туда не пустят, но вы можете подождать у выхода, как только операция закончится, врач выйдет к вам.

— Куда мне идти?

— Левое крыло прямо по коридору, потом направо, там будет написан номер операционной.

Я возвращаюсь к Аарону, передаю слова медсестры и говорю, что буду там сидеть пока операция не закончится.

В коридоре пусто, неудобные скамейки хоть и мягкие, но сидеть на них невозможно. Или дело не в них. Я хожу туда и обратно, перед глазами стоит картинка, как Оуэн лежит распластавшись на асфальте, как его дурацкая рубашка покрывается пятнами крови, как его глаза стекленеют. В ушах до сих пор стоит звук его хрипов и стонов. Я злюсь на врачей из-за того, что они слишком долго не выходят, через минуту я уже готова благодарить их за это, потому что они продолжают бороться за его жизнь.

Пока я жду в коридоре, ко мне приходят полицейские, что-то спрашивают, я что-то отвечаю. Приходит Рихтман, приносит воды. Я спрашиваю про брата.

— Грег в порядке, — отвечает он.

Больше меня ничего не волнует, но Рихтман просит прощение, говорит, что полицейских, дежуривших снаружи обманом заставили покинуть свой пост, а двух других убили. Еще две смерти из-за проклятых наркотиков. И Оуэн… Мне хочется наговорить Рихтману гадости, сказать, что если бы они лучше работали, ничего бы не произошло, но я понимаю, что он не виноват… Виновый лежит в номере нашего отеля бездыханный.

Спустя время приходит Аарон, на нем повязка и фиксирующий бандаж. Он медленно идет, шаркает ногами, говорит, что голова кружится от сильных анальгетиков. Я никогда не видела, чтобы отец или брат плакали, не помню, чтобы кто-то из друзей пускал слезы, не могу с уверенностью сказать, что Аарон тоже плакал, но он был на грани. Я снова не могла себе позволить расклеиться, не знаю, как это получается, оказалось, что я гораздо сильнее.

Настенные часы говорят, что я здесь уже больше часа. Только когда пришел Аарон, я устроилась рядом с ним и перестала мерить шагами коридор. Мы молчим. Я только спрашиваю на счет его раны, он только спрашивает, не хочу ли я воды. И снова тишина, будто без Оуэна мы разучились говорить. Стрелки часов наматывают круги, и бомба внутри меня, которую я пытаюсь сдерживать, готова разорваться, но я не могу себе этого позволить.

— У Оуэна аллергия на арахис, — как-то внезапно начинает Аарон. — Однажды мы были на вечеринке, он съел салат, в нем были орехи. Совсем немного, но этого хватило, чтобы случился отек. С собой у него не было лекарства, и ни у кого ничего не было. Времени ждать скорую не было, я запихнул его в машину и рванул в больницу. Потом сидел также в коридоре, ждал врачей. Конечно, не так долго, но тогда я понял, что он мне больше чем друг, он моя семья. Оуэн вытаскивал меня из такого дерьма, которое тебе даже не снилось, если бы не он, я бы остался обычным наркоманом.