Одна ночь

Лазарева Катерина

В итоге Виолетта договорилась с собой, что Сэм, служа принцу, стал жестоким психопатом. Возможно, ему просто было любопытно, какова на вкус человеческая кровь. Или он уже её попробовал… И ему даже понравилось, настолько, чтобы повторять. Это могло быть, если посыльный привык убивать. Люди и не так сходили с ума в своей бесчеловечности.

Это не объясняло ставшие огненно звериными глаза Сэма в момент приёма крови, но тут Виолетта смогла убедить себя, что ей показалось. Да и был рассвет. Комнату освещали яркие лучи, которые попали на лицо посыльного.

К

тому же, его пренебрежительные ответы давали понять, что он считал случившееся нормальным. Тот, кого справедливо заподозрили в сверхъестественной сущности, так не реагирует. К таким выводам она пришла тогда, в пути.

Но, сейчас, во дворце, Виолетта извелась настолько, что серьёзно сомневалась в своих догадках. Теперь ей казалось, что этот дворец кишел монстрами. И что Сэм из них далеко не самый ужасный.

Весь этот притворный лоск, богатство и иллюзия беспечности скрывали за собой настоящих чудовищ. Даже фальшивые улыбки измученной и напуганной прислуги казались Виолетте оскалом.

Сейчас её оставили одну в комнате, которую ей выделили. Нервы уже были на пределе. Виолетта понимала, что отсюда невозможно убежать, но была слишком взвинчена, чтобы оставаться на месте. Шаги туда и обратно не помогали. И Виолетта, задыхаясь, импульсивно побежала в сторону двери.

Она не замечала ничего вокруг, не понимала, зачем и что делала. Сердце стучало в схожем с бегом бешенном темпе, словно наперегонки с ней. Расстояние до двери, поначалу казавшееся огромным, стремительно сокращалось…

И тут Виолетта резко остановилась, врезавшись по пути в чью-то грудь. Несмело подняла глаза, перевела дыхание… И столкнулась с горящим взглядом принца, который тут же обвил её руками, не давая отстраниться.

Виолетте до боли хотелось вырваться, но она не стала доставлять Фелиппе такого удовольствия. Он бы всё равно не позволил — это ясно читалось на его лице. А она бы в полной мере ощутила свою беспомощность, трепыхаясь в его руках.

Поэтому Виолетта напряжённо замерла. И враждебно смотрела ему в глаза. Пауза затянулась, но принца это не смущало. А Виолетте стоило всё больших усилий держаться. Видеть его, чувствовать, понимать; что Фелиппе жив, здоров и счастлив, казалось невыносимой пыткой. Да ещё и этот ненавистный пылающий взгляд, в котором, кроме откровенной заинтересованности, читалась и насмешка. И неизвестно, что из этого оскорбляло больше.

— И куда ты так рвалась? — заговорил наигранно ласково принц, и в этом тоне слышалась неясная угроза. — Ко мне? Не стоило утруждаться, я всегда где-то рядом.

Снисходительность. Именно ею был пропитан тон. Такая едкая и гадкая, которая бывает только у уверенных в себе и своём могуществе людей. Виолетте с каждой секундой становилось всё сложнее сохранять спокойствие.

— Я знаю, — с холодной любезностью ответила она. — Поверьте, со времён вашего первого визита в Россарио, не было ни дня, когда я бы не чувствовала ваше присутствие, ваше высочество.

Она рассчитывала, что он поймёт это недвусмысленное напоминание его злодеяний и хоть немного осознает, насколько ей ненавистен. Вдруг его это хоть чуточку покоробит. Или хотя бы заденет. На пробуждение совести она не надеялась. Но что угодно, лишь бы стереть это довольное выражение с его лица.

И без того чёрные глаза принца потемнели ещё больше. Демонический взгляд, не иначе. Хотя Виолетта уже давно не считала его человеком.

— Не стоит проявлять почтительность, если только ты не чувствуешь это на самом деле, — со странной серьёзностью сказал Фелиппе. — Я бы предпочёл, чтобы ты оставалась прямой со мной.

Она едва сдержала нервный смех. Прямой? Да если Виолетта обрушит на него всю свою честность, вряд ли принц это выдержит. Она сама едва справляется со своей злостью.

Хотя предложение было заманчивым. По крайней мере, глупо лебезить перед ним Виолетта уж точно не хотела.

— Это не почтительность. Лишь мой способ держать хоть какую-то дистанцию, несмотря на то, что я в ваших руках, — напрямую сказала она.

Увы, это правда. Причём во всех смыслах. Виолетта не прекращала чувствовать его руки на своём теле. Но лишь когда она произнесла это, стало по-настоящему тревожно.

Опасность светилась во взгляде принца. Подтверждалась и в его ухмылке в ответ на её выпад. И уж тем более усиливалась многократно в движении его рук. Теперь он не просто держал её — прижимал к себе. Без малейших колебаний и слишком требовательно, чтобы не считаться с этим и тем более не заметить.

— В моих руках, — с удовольствием проговорил Фелиппе, явно смакуя и слова, и положение, — наконец-то… Как долго я этого ждал.

Внутри всё похолодело, а потом резко стало жарко. Слишком уж настойчиво ощущались его руки на её теле. Словно ставили на ней клеймо. Он явно уже считал её своей собственностью.

Она намеренно не смотрела на него. Это бы стало последней точкой, отделяющей от отчаяния. Его победный, полный предвкушения, взгляд. Даже представлять такое невыносимо.

— Не так уж долго, — постаралась ровно возразить Виолетта. Не хотелось показывать слабость. Только недовольство.

— Для меня вечность, — быстро возразил принц, склонившись ниже.

Чувствуя его горячее дыхание на своей коже, Виолетта попыталась оттолкнуть Фелиппе. Куда там. Он, наверное, даже не ощутил отпора. Слишком уж крепко её держал. Руки Виолетты были неудобно сжаты. А его — получали полный простор.

— Вы привыкли, что вам всё легко даётся, — как можно более враждебно попыталась втянуть его в разговор Виолетта. — Привыкли к развлечениям. Но люди — не игрушки.

— Да ладно тебе, — небрежно сказал он, не выпуская её из рук и не реагируя на сопротивление. — Такие же игрушки, как и всё в этом мире. Кто-то рождён быть марионеткой, а кто-то — кукловодом.

Сердце Виолетты глухо колотилось в каком-то рваном ритме. Она слабо улавливала смысл его слов. Настолько ощутила себя безвольной куклой в жестоких руках, что почти перестала быть живой. Лишь подсознанием лихорадочно искала выход.