Одна в пустой комнате
Шрифт:
Все молчат.
Гробовая тишина.
Ждут, я чувствую их нетерпение, хотят слушать дальше.
Я спокойно докуриваю, меня никто не торопит, а самому мне торопиться некуда. Запихиваю обугленный фильтр под хвост липкому слоненку и допиваю воду.
– В то время я и подумать не мог, на что способна Рита, – продолжаю, словно и не прерывался. – Она была обычной девушкой. Вернее, необычной, но только для меня, и только в самом хорошем смысле этого слова.
Хочу отодвинуться от стола, дергаю за подлокотники, но стул намертво закреплен к полу. Лжепсихиатр замечает мои действия, он не хочет, чтобы я нервничал, озирается по сторонам. Он двигает кольцо на пальце. Фальшивка ищет, чем меня отвлечь.
– Продолжайте. Что было дальше?
Фальшивка говорит нежно, его теплый мягкий тембр должен успокаивать, должен расслаблять и усыплять бдительность, но он только раздражает. Тупая, наивная подделка.
Чарли садится на скамейку. Ноги у него гудят.
Это была длинная ночка. Город праздновал. Сотни фото с королем немого кино. Бесконечная толпа, плотный поток выпивших шумных людей.
Аркадий третий день в гриме. Чтобы не испортить прическу, спал на кулаке, сидя, прислонившись к шкафу. Он ел, широко раскрывая рот, чтобы не испортить макияж. Пил через трубочку.
Он ходил, улыбался, играл, позировал, радовал зрителей. И наконец, Чарли сел на скамейку.
Я совершенно не устал, но Аркадию нужна передышка. Как минимум присесть, но я знаю, что это ему не поможет. Нам всем нужно хорошенько выспаться.
Заключительный вечер прошел. Выступления артистов, палатки с шашлыком, салют.
Все закончилось.
Жители отмечали до утра. Чарли до утра их развлекал, и сейчас, когда словно по щелчку все улицы опустели, можно перевести дух и расслабиться.
Чарли садится на скамейку, достает из кармана конфету, ириску. Аркадий любит ириски, любит их запах. А я люблю, когда меня никто не трогает. И нас обоих ситуация устраивает.
Сижу в тишине.
Совсем еще утро. Иногда проезжают машины, дворник с ведром еще только идет на работу, редкие пошатывающиеся тела бредут домой, а я пытаюсь языком отклеить конфету от зуба.
– Рита в тот день не вернулась домой, – говорю, обращаясь к лжепсихиатру.
Подчеркиваю, «не вернулась», и слежу, чтобы он обязательно пометил у себя в записях. Пусть запишет, что я ни в чем не виноват, что я весь день провел в городе, устал, как сволочь, так что я никого не убивал.
Фальшивка пишет, я делаю паузу, жду, пусть он закончит.
Утро после городских праздников всегда холодное, одинокое и грязное. Повсюду разбросаны обертки, окурки. На охоту выбираются шатающиеся санитары улиц в поиске недопитых и брошенных бутылок.
Сижу в тишине, расслабляюсь, и передо мной приземляется жук. Большой такой, откормленный хрущ, или, как его еще называют, майский жук. Падает в метре от меня и начинает ползти к газону. Торопится, усатый, перебирает лапками.
В тот день ему не суждено было добраться до травы. Этого он никак не мог предугадать. Судьба, хотя я и не верю в нее…
Воробей перегораживает хрущу путь. Раз, два, три, шустрый клюв наносит удар за ударом. Птичка подбрасывает жука в воздух, подхватывает на лету и снова клюет. Жук тщетно пытается спастись, для него все кончено. Он переворачивается со спины и пытается взлететь, но проворный клюв треплет его из стороны в сторону, словно пасть собаки, рывками дергает и хирургически точно отделяет крыло от тела. Вслед за первым отлетает в сторону и второе. За крылом на очереди лапки. Жук не сдается, борется до конца. Но…
– Чего и стоило ожидать, в итоге клюв уносит неподвижное тело майского хруща подальше с места преступления. – Я улыбаюсь и смотрю на поддельного психиатра.
Фальшивка отрывается от записей. Смотрит на меня как-то загадочно. Он ищет подсказку.
– Ты же сейчас нам не про жука рассказал? Ведь так?
Я опять закуриваю и предлагаю фальшивке сигарету. Он игнорирует и держит ручку наготове. Напрягся весь, мой лжепсихиатр, готовится записывать признание.
И я признаюсь…
– Признаюсь, – говорю и виновато опускаю голову.
Я смотрю на стол и представляю, как глаза фальшивки расширяются, рот роняет нижнюю челюсть, и та со звоном падает на пол, как дрожит ручка в его пальцах.
– Признаюсь, – говорю нарочито театрально. Как прожженный актер, со дня на день, собирающийся на пенсию. – В то утро я стал свидетелем настоящего убийства, – улыбаюсь и продолжаю: – Воробей убил, и я так подозреваю съел хруща.
Не знаю, сколько мне позволят так сидеть и дурачиться. Проверим. В любом случае мне спешить некуда, время работает на меня. Нужно подождать. Возможно, прямо сейчас, пока испытываю их терпение, Рита расправляется со своей новой жертвой.
Мой окурок залезает в слона.
Лжепсихиатр сидит и изображает из себя умного. Делает вид, что все контролирует. Может, он даже на самом деле верит в это. Делает вид, что все идет по намеченному им плану. Пишет и всем видом показывает, что уже давно раскусил меня, что вот-вот выведет преступника к настоящему признанию.
А я упрямо жду и опускаю слону хвост.
«Вчера ночью был найден зверски растерзанный труп человека».
Я переключаю канал. На другом тот же ведущий продолжает:
«По словам очевидцев, тело мужчины, завернутое в пакет, выбросили из дверей фургона».
Мне не хочется за завтраком на такое смотреть, опять переключаю.
По всем каналам одно и то же. Фургон, тонированные стекла, автомобиль синего цвета, без номеров. Растерзанное тело, заявления очевидцев, специальные корреспонденты с места событий. Полиция, мигалки, ограждающая лента. Власти успокаивают жителей и уверяют, что все силы направлены на поиск преступников.
Я люблю кушать глазунью и смотреть телевизор, но сегодня вынужден завтракать в тишине. Экран гаснет, и я слышу, как из соседней квартиры по радио диктор сообщает о вчерашнем происшествии.