Однажды на краю времени (сборник)
Шрифт:
Лабель взвизгнула и подалась в сторону, когда в пролет прыжком влетела гончая.
Испустив нечто среднее между воем и визгом, тварь бросилась к нам.
– Действуй! – Джеки толкнула меня в дверной проем. – Тут я сама справлюсь. Займись своим делом.
Она захлопнула за мной дверь.
Меня окутала тишина. Это было жутковато. Ни единый звук более не напоминал о существовании гончей.
Я щелкнул выключателем и огляделся в свете покачивающихся электрических ламп. Груз казался вполне обычным: ящики с дорогим французским вином и парчой для владык Ада, а также
Гроб.
Я пробирался к нему долго, медленно. В мою голову лезли мысли о всех тех людях, кого я когда-то знал и которые после смерти отправились туда, где мы уже не сможем встретиться. Мое воображение рисовало всевозможные варианты того, что может находиться в том гробу. Он казался мне неким подобием ящика Пандоры, заполненного безымянными ужасами и изгнанными силами Старой Ночи. Ничего на свете мне не хотелось сделать меньше, чем открывать его.
Сделав глубокий вдох, я вогнал монтировку под крышку гроба. Заскрипели гвозди, и ящик открылся.
Женщина, лежавшая внутри, открыла глаза.
Меня парализовал страх. У незнакомки было морщинистое, коричневое, словно грецкий орех, маленькое личико, с первого же взгляда говорившее о том, какой тяжелой оказалась жизнь ее обладательницы. Была какая-то твердость в изгибе ее губ, холодное спокойствие в выражении глаз. Женщина была совсем сухонькой, лишь кожа да кости, и лежала она скрестив руки на плоской груди. Свет, игравший на ее лице, озарял пространство гроба вокруг ее головы. Разглядывая ее, я с ужасом думал о том, что ждет Сахарка, меня и всех нас, когда о происшествии станет известно.
– Ну, юноша? – несколько ворчливо заявила женщина. – Не собираетесь мне помочь?
– Мэм? – У меня отвисла челюсть, и мне понадобилось некоторое время, чтобы взять себя в руки. – Ой! Конечно, мэм. Сию секунду, мэм.
Я протянул руку и помог незнакомке сесть. Мягкое сияние неотступно следовало за ее головой. «Святые угодники, – подумал я. – Да она же одна из спасенных».
Я осторожно приоткрыл дверь багажного вагона, опасаясь встречи с гончей, которая несомненно должна была поджидать меня снаружи. Но был ли у меня выбор?
Но увидел я только Джеки, с головы до ног перемазавшуюся в крови и кишках. От одежды ее остались одни лохмотья. Она стояла, широко расставив ноги, а на лице ее играла самодовольная улыбка, а в зубах девушки по-прежнему дымился окурок сигары. Свернувшаяся калачиком у ее ног Лабель поднялась при моем появлении – ее трясло – и посмотрела куда-то вдаль. Из болот откуда-то позади донесся полный боли и ярости вой, подобного которому я никогда ранее не слышал. Затем все стихло.
Гончей нигде не было видно.
И первое, что сказала старуха:
– Юная леди, вы находите пристойным разгуливать в мужской одежде?
Джеки даже вынула сигару изо рта.
– И эту дрянь тоже выброси.
На секунду мне показалось, что сейчас начнутся неприятности. Но Джеки лишь рассмеялась, и ее сигара полетела во тьму. Окурок все еще горел, и, судя
Я предложил пожилой даме свою руку, и мы вместе отправились внутрь поезда.
Это была мать Сахарка. Я понял все с самой первой секунды. Пока мы шли по вагонам, она расспрашивала Лабель о своем сыне, как ему живется, ведет ли он себя подобающе, появилась ли у него подружка и какие у него планы на их совместное будущее?
Лабель исходила на пену, рассказывая нам, как Сахарку удалось все это подстроить. Он не переставал поддерживать связь с парнями на родине. И потому прекрасно знал, что жизнь его матери проходит лишь в молитвах и ожидании того дня, когда она преставится и сможет вновь повидать своего маленького мальчика. Никому не хватило духу рассказать ей о его новой работе. Сахарок и его товарищи решили, что раз уж Божественное Провидение не собирается потворствовать их встрече, ее придется организовывать своими силами.
– Он хорошо все продумал. Сахарок откладывал все свои деньги, – сказала Лабель. – Их хватило, чтобы купить небольшую квартирку на окраине Джинни-Гэлл. Вам там понравится, – заверила она старуху. – Люди говорят, место вполне пристойное. Туда весь Ад отправляется отдохнуть в ночь на Страстную субботу.
Старушка молчала. Но то, как изогнулись линии ее рта, не предвещало ничего хорошего.
Когда мы вошли, в вагоне-казино воцарилась гробовая тишина.
– Мама! – вдруг закричал Сахарок. Он бросился к ней и сжал в объятиях. Оба залились слезами, а с ними и все наши девочки. Даже у Билли Бонса на лице вдруг появилась странная кривоватая улыбка.
Мисс Сельма Грин обвела вагон и его обитателей долгим, задумчивым взглядом. И то, что она увидела, ей определенно не понравилось.
– Сахарок, что ты делаешь в такой отвратительной компании? Что ты успел натворить такого, чтобы заслужить подобную участь? Мне казалось, я хорошо тебя воспитывала.
Сахарок гордо расправил плечи:
– Мама, за всю свою жизнь я ни разу не совершил никакого зла. И ты сама это знаешь. Я никогда бы не позволил себе поступка, который ты не одобрила бы. – Взгляд его скользил по вагону, по лицам как проклятых, так и обслуживающего персонала. – Не потому, что я прямо такой уж хороший человек. Просто я знал, чего ты от меня ждешь. Порой скверная компания пыталась сбить меня с истинного пути. Распутные девки старались увлечь меня за собой. Но ни одному даже самому влиятельному мужчине или самой прекрасной женщине не удалось заставить меня забыть твои наставления.
Что до меня, то я даже поверил. Сахарок был настоящим амбалом… зачем такому человеку прибегать к насилию? Перед ним и так все расступались. А если у кого недоставало мозгов, то ведь Сахарок только защищался, разве не так?
Жаль, но маму его убедить оказалось непросто.
– И что же тогда ты делаешь здесь?
Не могу осудить ее за то, с каким презрением она произнесла последнее слово.
Сахарок выглядел сконфуженным.
– Не знаю, – промямлил он. – Должно быть, им не понравилось то, как я выгляжу…