Однажды орел…
Шрифт:
Письмо на этом не кончалось, но Дэмон не стал читать дальше. Его мальчик умер. Теперь от него остались только письма…
Глава 7
— Хэлли Бёрнс была права, — сказала Джойс Тэнехилл, ломкими движениями протирая губкой грудь Бена Крайслера. — Вы просто дьявол рогатый.
— Ну что вы! Это самая настоящая клевета. — Вся правая рука у него была перевязана бинтами, а лодыжка левой ноги замурована в гипс. — Я всего лишь обычный американский солдат с обычными нормальными инстинктами.
— Что вы! — Она наклонялась к нему еще больше и понизила голос, чтоб ее не услышали полковники Резерфорд и ля Мотт, лежавшие у противоположной стены. —
— Наоборот, ей это очень поправилось…
— Черта с два! Она собирается писать на вас рапорт.
Бен широко улыбнулся:
— Кому? Моему командиру?
— Нет. На имя генерала Кайма, командующего гарнизоном острова.
Он поджал губы.
— Ха, тыловой крысе.
— Мне еле удалось ее отговорить. Я сказала ей, что у вас был сатириаз.
— А это еще что за дьявольщина?
— Это когда человека все время одолевает страстное желание. Можете щипать Моранди, меня или даже Хач, но Култер — ни в коем случае! Она вам такой скандал устроит.
Бен подмигнул.
— С ней интереснее: она сопротивляется.
— Вы неисправимы. Добьетесь, что домой отошлют…
— А это что, катастрофа?
Покровительственно улыбаясь, Джойс покачала головой. Он похудел. Его лицо стало еще более костлявым, большой искривленный нос висел крючком, волосы поседели, а кожа пожелтела от атабрина. От перевязанной руки несло потом, спиртом и дезинфицирующими средствами, а также густым терпким запахом заживающей раны.
— Никак нет, — громко заявил Бен, — такого вояку домой не отправят пока он сам, черт возьми, не захочет этого. — И, хитро взглянув на нее, произнес вполголоса: — Клянусь, вам бы очень хотелось, чтоб на койке лежал не я, а Сэм.
— О, нет, — машинально ответила она, не подумав, потом улыбнулась, стремясь скрыть смущение. — Нет, с ним еще больше беспокойства, чем с вами.
— Почему же? Он ведь не будет шлепать мадам Култер по тому месту, где носят пистолет.
— Нет, не будет. Но беспокойства с ним больше.
— О, такому беспокойству вы были бы только рады!
Пока Джойс вытирала его полотенцем и поправляла простыню, она все время чувствовала на себе его взгляд. Она знала, о чем он думает, и ей почему-то это нравилось. Бен беззаботный простак, но по-своему чертовски умен.
— Меня не обманешь, — пробормотал он, — рыбак рыбака видит издалека.
— Возможно, вы и правы.
— Послушайте, а ведь сегодня не ваша смена?
Джойс кивнула. Хоган опаздывает, да и делать нечего. Лучше уж работать.
На самом же деле, самой приятной частью дня для нее была встреча с Беном, и она старалась продлить ее: взбивала подушки, раскладывала сигареты, ставила графин со свежей водой и предавалась воспоминаниям об оставшемся далеко позади заливе Девон. Она была потрясена, когда Бена привезли на самолете с Лолобити. Рана выглядела ужасно: осколок мины пропахал всю руку, открытая рана зияла от кисти до плеча. И все же это ранение было не столь уж серьезным. А вот осколок величиной с большую горошину, который Уэйнтрауб извлек из ноги, заставлял беспокоиться гораздо больше. Если поражены суставы, то это хуже всего. Однако не прошло и трех дней, как к Бену вернулась его природная жизнерадостность, и вот уже две недели он потешал всю палату: то подшучивал над сестрами, то издевался над Стокпоулом и Тиллетсоном, то собирал деньги на празднование дня высадки следующего десанта на Тихоокеанском театре, то рассылал всем придуманные им самим смешные анализы кала, написанные на обрывках туалетной бумаги.
— Почему бы вам не поспать, как полковник ля Мотт? — спросила она увещевающим тоном.
— Поспать? В то время когда у моей койки такая красавица, готовая исполнить любой мой каприз? Берни может спать
— Ох, и опасный же вы человек! — Она подмигнула ему и повернулась, чтобы уйти.
— А у меня… как это вы назвали-то?
— Сатириаз. — Она произнесла это одними губами, так, чтобы не услышал Резерфорд.
— Отлично. Можно сказать, я очень хорошо провел день. Джойс сменила другому раненому повязку на груди. Этот уже выздоравливал. Затем, перевязав еще одного, с ампутированными ногами, села за столик дежурной и стала смотреть на сверкающие огни позади сборного дома из гофрированного железа, на обвисшие кроны пальм, стволы которых лениво клонились вправо. Уже четыре месяца базовый госпиталь размещался на острове Дезеспуар. Этот приятный островок, расположенный на границе моря Бисмарка, имел форму почки. Солдаты быстро переименовали его в «умопомрачительный курорт». Конечно, это был никакой не курорт — слишком жарко и ужасные проливные дожди, но все равно перебраться сюда было приятно. Сейчас все продвигались сквозь зеленую паутину островов на север. Медленно, но продвигались. Это будет тянуться годами. Не надо быть генералом, чтобы понять это; любой дурак догадается. Занося сведения о больных в журнал, Джойс подумала о Сэме. Теперь, когда его дивизия вернулась сюда после операции на Лолобити, она не могла не думать о нем. Каждый раз она представляла его стоящим перед солдатами, руки на бедрах, весь устремлен вперед, говорит тихо, но убежденно. Он всегда виделся ей таким. Его сын недавно погиб в Германии: ей сказал об этом Бен. У Сэма есть жена, красивая и стройная, и дочь-студентка. Джойс стремилась узнать о Сэме как можно больше. В ее памяти откладывалось все, что говорили о нем Бен, офицеры и солдаты дивизии: о его героизме в Моапоре или на полуострове Вокаи, о его упорной борьбе в защиту рядовых солдат, о необыкновенной любви к шипучке с мускатным сиропом и клубничному мороженому и даже о таких неприятных вещах, как исключительная красота его жены. Будто все это каким-то непонятным образом делало его ближе к ней. Ее мысли унеслись вновь к заливу Девон, к минутам, — проведенным у джипа в мягком свете нарождающегося утра. Затем, как часто случалось теперь, когда она думала о Сэме, Джойс начала фантазировать. Будто все происходит в Сан-Франциско: война закончилась; японцы привели всех в изумление, внезапно капитулировав; жена Сэма только что умерла от скоротечной неизлечимой болезни, не испытав страданий; они встретились совершенно случайно в доме общих знакомых на Телеграфном холме и поехали оттуда в «Сент-Френсис»; заняли угловой столик, и он сидел напротив нее, сцепив руки и положив подбородок на большие пальцы. Он говорил о…
Джойс взяла суточную рапортичку и, хмурясь, погрузилась в чтение. Эти мечты — глупость, и больше ничего. Глупо и бессмысленно. У тебя своя жизнь, ты стала жертвой собственных интересов. Жизнь не складывается в угоду нашим фантазиям. Она встретила Сэма, провела в его обществе несколько коротких часов, была счастлива, что так случилось, но должна оставить мысль о дальнейшем. В этом мире большинству не удается встретить человека, близкого к их идеалу или хотя бы такого, кто вызывал бы большую симпатию. И нечего проливать слезы по этому поводу. Взять ее замужество с Брэдом, например…
Эти колебания между смелыми грезами и покорным подчинением судьбе выводили из себя Марти Хаченс, ее соседку по палатке. Добродушная брюнетка из Линбрука на Лонг-Айленде, она потрясала всех своим мастерством в хирургии и пользовалась большой популярностью у больных. Ее кредо было простым и кратким.
— Черт возьми, ведь живешь только раз! — сказала она как-то поздно ночью, когда они, обнаженные, лежали на койках и курили. — Уверяю тебя, второго случая не представится. Переспи с ним, и делу конец.