Однажды разбитое сердце
Шрифт:
– Я хочу спасти парня, которого люблю. Мне остается только надеяться, что он тоже захочет меня спасти. – Прежде чем Джекс успел остановить ее, Эванджелина выпила содержимое кубка.
На вкус яд был еще хуже, чем запах, – как жженые кости и потерянная надежда. Ее горло сжалось, она с трудом могла дышать, а затем и двигаться.
Ей показалось, что Джекс покачал головой, но убедиться в этом не нашлось возможности. В глазах помутнело. Черные струйки заполонили сад, растекаясь, как сбежавшие чернила. Тьма, повсюду расползалась тьма. Словно ночь, без луны и звезд.
Эванджелина
– Я предупреждал тебя, – пробормотал Джекс. Она услышала его расстроенный вздох, услышала, как он пробормотал «Сожалею». А после…
Она не услышала ничего.
4
По крайней мере, Эванджелина сохранила способность думать. Хоть иногда способность и причиняла боль. Обычно это случалось после нескольких дней бесконечного опустошения, когда Эванджелине казалось, что она наконец-то что-то почувствовала. Но никогда это не было тем, что ей в самом деле хотелось ощутить. Ни тепла на ее коже, ни покалывания в кончиках пальцев или прикосновения другого человека, дающего ей понять, что она в этом мире не одинока. Чаще всего это была острая боль в разбитом сердце или щепотка сожаления.
Сожаление было хуже всего.
Сожаление отдавало кислотой и горечью и вкусом так сильно напоминало правду, что ей приходилось бороться, чтобы не утонуть в нем. Ей приходилось сражаться с верой в то, что Джекс был прав, – что ей не следовало трогать кубок, что нужно было позволить остальным упокоиться в каменных глыбах и сыграть роль жертвы.
Джекс ошибался.
Она поступила правильно.
Кто-нибудь спасет ее.
Иногда, в моменты отчаянной надежды, Эванджелина даже думала, что Джекс сам придет ей на помощь. Но какой бы сильной ни была надежда, Эванджелина знала, что Принц Сердец – не спаситель. Он был тем, от кого нужно спасаться.
5
А затем… Эванджелина почувствовала что-то, что не было ни болью в разбитом сердце, ни сожалением.
6
Что-то, напоминавшее луч света, щекотало ее кожу.
Ее кожу.
Эванджелина чувствовала свою кожу.
Она ничего не чувствовала уже… она даже не знала, сколько минуло с тех пор времени. Так долго ее окутывало лишь «ничего», но теперь Эванджелина чувствовала все. Веки. Лодыжки. Локти. Губы. Ноги. Кости. Кожу. Легкие. Сердце. Волосы. Вены. Коленные чашечки. Мочки ушей. Шею. Грудь.
Она дрожала от подбородка до кончиков пальцев ног. Ее кожа была покрыта потом, и это казалось самым невероятным ощущением – прохладным, влажным и живым.
Она снова была жива!
– С возвращением! – Твердая рука обхватила Эванджелину за талию, пока ее ватные ноги вновь привыкали к тому, что они состоят из костей и мышц.
Затем прояснилось зрение.
Возможно, она просто давно не видела лица, но обнимавший ее молодой человек был необычайно красив – смуглая кожа, глаза, обрамленные ободком густых ресниц, улыбка, намекавшая на целый арсенал обаяния. Плечи парня покрывал эффектный зеленый плащ с узором из медных листьев, таких же ослепительных, как и его лицо.
– Ты можешь говорить? – спросил он.
– Почему… – Эванджелина прокашлялась, чтобы прочистить горло от каменного осадка. – Почему ты выглядишь, как лесной маг?
Она поморщилась, стоило словам сорваться с губ. Очевидно, некоторые из ее чувств – способность фильтровать речь, например, – еще не могли справиться со своей задачей. Этот незнакомец спас ее. Она надеялась, что не оскорбила его.
К ее радости, блистательная улыбка парня стала только шире.
– Отлично. Иногда голос возвращается не сразу. Теперь скажи мне свое полное имя, дорогая. Я должен убедиться, что с твоей памятью все в порядке, прежде чем отпущу тебя.
– Куда? – Эванджелина попыталась рассмотреть окружающую обстановку. Казалось, что она находится в лаборатории. Каждый рабочий стол и аптекарские полки были уставлены пузырящимися мензурками или пенящимися котлами, которые засмолили весь воздух. Это был не сад ее матери. Единственной знакомой вещью в комнате оказался королевский герб Меридианной империи, нарисованный на одной из каменных стен. – Где мы? И как долго я пробыла статуей?
– В общей сложности около шести недель. Я – придворный мастер-зельевар, и ты находишься в моей непревзойденной лаборатории. Но ты сможешь уйти, как только назовешь мне свое имя.
Эванджелине потребовалось время, чтобы собраться с мыслями. Шесть недель означали, что сейчас самый разгар Сезона Зноя. Не столь разрушительная потеря. Могло пройти и шесть лет, а то и все шестьдесят.
Но если прошло всего шесть недель, то почему никто не пришел ее встречать? Эванджелина знала, что мачеху мало волновала ее судьба, и со сводной сестрой они были не очень близки, но она спасла их жизни. А Люк… она не хотела даже представлять, почему ее возлюбленного здесь не было. Может, никто из них не ведал, что ее оживили?
– Я Эванджелина Фокс.
– Можешь звать меня Отрава. – Мастер зелий убрал руку с ее талии, совершив великодушный жест.
И Эванджелина тут же поняла, кем был этот молодой человек. Она должна была догадаться сразу. Парень выглядел в точности как его изображение на гадальной карте из Колоды Судьбы. Он носил длинный струящийся плащ, на всех своих пальцах – кольца с драгоценными камнями и, очевидно, работал с зельями. Отрава был Отравителем. Богом Судьбы, как и Джекс.
– Я думала, все Мойры исчезли, – выпалила Эванджелина.
– Недавно мы совершили великое возвращение, но не будем об этом. – На лице Отравы застыло мрачное выражение, намекая Эванджелине, что он не хотел бы обсуждать эту тему.
Может, Эванджелина еще не до конца пришла в себя, но тем не менее понимала, что лучше не настаивать, несмотря на все те вопросы, которые вызвало его откровение. Репутация Отравы не отличалась смертоносностью, как у Джекса. Согласно легендам, он обычно не причинял никому вреда своими руками, но создавал ядовитые эликсиры, специфические зелья и необычные снадобья для других, кто порой использовал их в своих ужасных целях.