Однажды в Лопушках
Шрифт:
— Ага… лег твой телефончик. Знаешь, какая тут силища? Точно всю электронику вынесло, — и добавил пару слов из тех, которые детям знать не положено.
Оленька возмутилась.
И затрещину отвесила.
— Ты чего дерешься?!
— А ты чего ругаешься. И… тише, если мы их слышим, то и они нас.
— Пускай! — мальчишка насупился. — Нам все равно их надо… одолеть.
И сказал это как-то грустно, безнадежно.
— Можно подняться, дойти до деревни. В теории она недалеко быть должна. А там позвонить в полицию…
— И
— И я, — сказала Оленька.
— Тогда пошли. Потом, глядишь, и придумается. Главного найти надо. Если убить главного, то остальные разбегутся. Должны. В кино так.
— Ну если в кино, — Оленька неожиданно для себя улыбнулась. И успокоилась. Мальчишка прав. Пока они бегать станут, живых здесь не останется.
Это она чувствовала ясно.
Как и то, что происходящее совершенно не нравилось храму. И он, храм, желал, чтобы Оленька… что? Остановила? Сотню профессиональных бойцов одной секирой?
Ладно, сотни здесь нет, но и того, что есть, хватит сполна.
А она не боец!
У нее даже по физкультуре отметка вымучена деканом, а не собственными Оленькиными заслугами. Она всхлипнула, до того жалко себя стало, да еще и перспектива героической гибели нарисовалась, не добавляющая душевного оптимизма.
Мальчишка погладил Оленьку по руке и сказал:
— Может… ты за помощью иди, а я воевать?
— Не хватало, — Оленька слезинку смахнула. Чтобы она, Оленька Верещагина, бегала, когда какой-то пацан деревенский… нет уж. Дюжина, сотня, но… у нее доспех.
Секира.
И острое желание кого-нибудь убить.
— Идем, — сказала Оленька и решительно зашагала вперед. Если что-то и будет происходить, то в жертвенном зале. А стало быть, им туда.
Глава 56 В которой приближается точка хаоса
Перед тем как ловить ртом снежинки, убедись, что все птицы улетели на юг.
На Ингу смотрели.
Кто-то огромный и… ласковый. Как мама. Конечно. Так мама смотрела, когда сидела на краю кровати. И еще волосы гладила. И уговаривала закрыть глаза. Инга и закрывала, но не до конца. Она за мамой подглядывала, а та…
…мамы больше нет.
Но есть бабушка.
И дочка.
Будет.
Если у Инги получится выжить. А ей очень хочется выжить. Чтобы уехать туда, где залитый солнцем луг, и белый камень, и пахнет летом, всегда летом, даже в самый разгар зимы. Где бабушка собирает колосья, чтобы перехватить их лентой.
Где…
Теплая ладонь коснулась волос.
— Мама, — шепнула Инга. — Мамочка… мамочка, я столько глупостей наделала, если бы ты знала.
Она знала, та, что смотрела на Ингу.
Та, которой быть не могло в подобном месте. Слишком много тьмы. Слишком много крови. Слишком…
…тьма не способна существовать без света, как и он утратит свою суть без тьмы. Основа основ.
Бабушкин голос.
Бабушкин гребень скользит по волосам, и от каждого прикосновения становится легче, будто крылья за спиной вырастают. А и вправду… только их никто-то, кроме Инги, не видит.
Пока.
Она открыла глаза, уже совершенно спокойная.
Знающая.
Пожалуй, именно это и отличало их с бабушкой от прочих людей. Да еще сила. Здесь… пусть будет… если тьмы без света не бывает, то тьмы изрядно собралось. Инга же не против побыть для неё светом.
Для всех.
А людей прибавлялось.
Сперва пещеру окружили автоматчики в черной форме, глядеть на которую было неприятно, и Инга не глядела. Только… все равно получалось. Вот тащат огромную тушу зверя… медведь?
— Папа! — всхлипнула Ксения, готовая сорваться с места, но Олег удержал.
И правильно.
Эти, с оружием, боятся. И злые от своего страха. Еще ударят девочку ни за что ни про что.
— Он живой, — сказала Инга. — Спит только.
…и та, другая медведица, что в пещере с ними обернулась. И еще оборотни… волки. То есть, весьма условные волки, ибо в природе не бывает зверей подобного размера.
— Они… тоже спят?
— Скорее уж парализованы, — это произнесла старуха, что держалась рядом. — Зелье какое-то… видишь, и обличье не сменили.
И головой покачала.
— Но живы? — успокоившись, уточнила Ксения.
— Живы, — Инга могла ей ответить.
…и остальные.
Людей добавлялось. И все они, в отличие от них, спали.
— Это же… Марусина тетя! — воскликнула Ксения и подалась вперед, но Красноцветов снова её удержал. — А Васятка? Васятка где…
— Это кто?
— Брат Маруси. Он… он ребенок совсем!
Детей не было. Инга покрутила головой и, убедившись, что никого-то из детей не видит, сказала:
— Наверное, не здесь.
И хорошо.
А еще хорошо, что тела складывают кучно.
— А эти почему не спят? — поинтересовался нехороший человечек в алом облачении.
— Так… смирные? — предположил автоматчик, вперившись в Ингу взглядом. И она поспешно закивала, сгорбилась, затряслась, всячески демонстрируя ужас.
Верно, получилось, если человечек махнул рукой:
— Ладно, с них и начнем… а потом подносите по одному. И тела убирайте. Постарайтесь не создавать заторов…
— С-скотина, — сказал в спину автоматчик, а Инга согласилась, что, возможно, он прав.
А еще подумала, что самому автоматчику категорически не нравится происходящее. Что он, конечно, привык подчиняться, но сейчас в душе его крепли сомнения.
И страх.
Он знал, что ни ему, ни кому-то еще не позволено будет покинуть пещеру. Как знал, что выбор стоит между смертью тихой и смертью болезненной.