Однажды в мае
Шрифт:
— Нашим снарядам тоже конец, — ответил, кашляя, артиллерист.
Он всеми силами старался скрыть тайную надежду, что отсутствие снарядов ускорит капитуляцию.
Но эсэсовец вел счет снарядам не хуже начальника артиллерии.
— Осталось десять зажигательных. Приказываю снести лачуги за рекой! Там гнездятся эти негодяи!
Начальник артиллерии думал, что было бы целесообразнее дать залп по баррикаде на середине моста. Но этот высокомерный коротышка вел себя возмутительно, и потому артиллерист промолчал. Кроме того, он хотел во что бы то ни стало избавиться от боеприпасов, словно бросающий свою добычу преступник, когда ему приходится туго. Он молча прошел к телефону и отдал приказ батарее перенести
— Десять последних! — предупредил офицер с батареи.
— Ich weiss, Himmelherrgott! [27] Я сейчас приду к вам!
Когда артиллерист вернулся на балкон к Вейдингеру, над крышами за рекой уже рвались снаряды. Добросовестно сосчитав их, начальник артиллерии подождал еще с полминуты, убедился, что это были действительно последние выстрелы его батареи, и сказал со скрытой иронией:
— Горит! Вреда это принесло немало, но лучше было бы разнести баррикаду на середине моста!
27
— Я знаю, черт возьми! (нем.).
— Unsinn! [28] — свирепо рявкнул на него Вейдингер.
Он сознавал, что вел себя глупо и напрасно уступил желанию отомстить за погибший танк. В сущности, этот идиот артиллерист был прав. Желая доказать свое превосходство, Вейдингер язвительно спросил:
— Вы были на фронте, господин гауптман?
— Jawohl! [29] Три года на Восточном! — отрезал артиллерист.
Ему очень хотелось, с какой-то циничной иронией по отношению к самому себе, сказать, что он бежит с этими пушками от самого Ростова. Но такие слова были бы равносильны самоубийству, и в последнюю секунду артиллерист прикусил язык, с некоторым запозданием щелкнув каблуками.
28
— Вздор! (нем.).
29
— Конечно! (нем.).
— Мало вас на фронте учили! Основная черта этой войны в том, что в ней ежечасно и неожиданно менялась тактика!
— Jawohl!.. — рявкнул артиллерист, но на языке у него вертелось: «Так делали русские…». Однако и эти слова тоже равнялись смертному приговору. И он снова предпочел промолчать: нет, этим головорезам не удастся накинуть на него петлю! Артиллерист опять щелкнул каблуками.
Вейдингер даже не посмотрел на своего собеседника, увлеченный новым планом. Он еще не отдал приказа своей пехоте, засевшей в ложбинке, взять мост приступом и не хотел рисковать своим престижем в глазах взбунтовавшихся чехов.
— Immer neue und neue Taktik! Das werde ich machen! [30] Среднюю баррикаду чехи возьмут сами! Я проучу эту банду!
Он не заметил, что артиллерист, выполнив свою грязную работу, холодно поклонился, собираясь уйти.
— Я могу быть свободен, господин оберштурмбанфюрер?
— Убирайтесь к черту!
И командир батареи ушел.
В бомбоубежище у Коубы, сыром, заплесневелом подвале, сидело человек десять. Старший брат лавочника, столяр Коуба, его жена и восемнадцатилетняя дочь Боженка, несколько квартирантов и квартиранток из соседней лачуги, где подвала не было, и лавочник, сбежавший на рассвете с баррикады, — все они спрятались сюда, когда загремели артиллерийские выстрелы и из ветхих оконных рам посыпались стекла. Снаряды, падавшие на баррикаду, разрывались в каких-нибудь двухстах метрах от дома. Каменные стены вздрагивали от воздушных волн, с потолка сыпалась штукатурка.
30
— Все новая и новая тактика! Я так и сделаю! (нем.).
Впервые в жизни чехи слышали артиллерийский обстрел так близко. Всем было жутко. Хотя лавочник и трусил, на его лице иногда пробивалось что-то вроде злобного удовлетворения.
— Вот видишь, болван, они обстреливают дома! — кричал он на старшего брата. — Они бьют по флагам! Скажите мне спасибо, что я о вас подумал и вывесил белый! Не волнуйтесь, нас не тронут!
Швее Боженке не нравилась трусость дяди, она сердилась, что отец так покорно ему подчиняется, и потому она упрямо вскинула голову и возразила:
— Это глупости! Ваш белый флаг виден только со стороны Голешовиц. Он позорит наш дом, вот и все! Немцы-то его не видят! А если и…
— Молчи, молода еще! У них всюду глаза есть! — грубо одернул девушку лавочник. — Дурочка ты! Живем-то мы только один раз!
Пристально посмотрев в измученные глаза отца, Боженка заметила в них растерянность. Отец не согласен с дядей и стыдится его трусости, но не в силах ничего изменить. И тут девушка, охваченная отчаянием, закричала на весь подвал:
— Стыдно под белым флагом сегодня сидеть! Чехи гибнут и…
— А ты что же? Хочешь заодно с ними пропасть, дура! — накинулся на племянницу Коуба и замахнулся на нее.
Но в это время вверху, у дверей в дом, послышался громкий стук.
— Боже, кто-то к нам сюда, в подвал, ломится! — запричитала старуха.
— Не впускать! Пусть все по своим домам сидят! — оглушительно заорал Коуба, который жил совсем в другом месте. Он вдруг испугался, что пришли с баррикады за украденной винтовкой, и, может быть…
— Впустим! — ответил столяр, срываясь с места, и бросился к дверям, спотыкаясь о ноги соседей.
Но дело обошлось без его помощи. По лестнице затопали две пары подкованных сапог, двери в подвал распахнулись от крепкого удара. Столяр Коуба покачнулся, словно этот удар пришелся ему прямо в грудь. Лицом к лицу с десятком перепуганных людей очутились два эсэсовских пехотинца в пестрых маскировочных плащах, с сетками, утыканными травой, и ветками жимолости на касках. Немецкие солдаты походили на выходцев из преисподней. Два черных отверстия автоматов медленно переходили от человека к человеку.
— H"ande hoch! Alles heraus! [31] — заревел один из автоматчиков и мгновенно приподнял автомат.
— Ich Neutral! [32] — громко вскрикнул лавочник.
Но эсэсовец, хорошо напрактиковавшийся в расправе с людьми, мгновенно схватил свой автомат за дуло и так ударил лавочника прикладом по спине, что у того перехватило дыхание.
Перепуганные чехи молча поднимались по лестнице из подвала, подняв руки над головой. Боженка, шедшая позади дяди, спотыкалась на каждой ступеньке: слезы гнева и стыда застилали ей глаза, и она ничего не видела перед собой. Своим юным сердцем она чувствовала, что теперь все они погибнут.
31
— Руки вверх! Всем выйти вон! (нем.).
32
— Я нейтрален! (неправильный нем.).