Однажды в Москве. Часть I
Шрифт:
– По-ле, русское поо-ле!.. – запел мерзким фальцетом режиссер.
– А я не хочу унитаз! – вновь заорал Ветеран в тельняшке. – У меня его никогда и не было… – от возмущения синие жилки выступили у него на шее под цвет тельняшки, а глаза прослезились. – Я и в тюрьме нюхал парашу под собой, и в своей клетушке на Советской улице. И всю жизнь был в жопе, неважно в армянской или в азербайджанской, куда такие, как они… – он вскинул палец чуть ли не в глаз Прилизанному, – меня определили. Он меня пригласил сюда, и, если ему не нравится, как такой неудачник как я… быздю, пусть катится к своим таким же
– Ну ты… братан!.. – наступившую очередную паузу нарушил восхищенный голос Арзумана. – Дай-ка пожму твою руку… – потянулся он к нему через противоположную сторону стола. – Помню, на войне немало зеков воевали и показывали чудеса храбрости. Был у нас один – Автандил Баладжарский. Однажды так обшабился, что во время атаки не только обогнал своих, но и улепетывающих хачиков. А когда понял, в какое дерьмо вляпался и сейчас армяне коллективно отомстят ему за исторический позор, чекнул гранату и взорвал себя, забрав на суд Всевышнего всех носастых противников, которые были рядом.
– Образец классового противоречия в обществе… – задумчиво произнес Бакинец, наблюдая за зардевшимся от похвалы Ветераном в тельняшке. – Да с него статую Революции можно слепить и поставить рядом со статуей Свободы…
– Лучше перед входом в зону, – подло предложил Оператор. – По назначению.
– Ага, в кепке, в тельняшке и в галстуке, – ехидно добавила и Гюля.
– Хорошо, я учту ваше предложение и в следующий раз подберу себе общество по положению, – устало произнес Прилизанный. – А теперь, умоляю вас, давайте все-таки послушаем продолжение рассказа, тем более он обещает перейти в интересную фазу.
– Да, расскажите, пожалуйста, как вы встретились с Джулией, – вновь похлопала в ладоши Аталай. – Я так жду этого момента…
Глава III
– Нормально встретились… – смущенно промямлил Длинный. – Я давно установил ее адрес и несколько раз следил за ней. Наверное, нет смысла описывать свое состояние в эти минуты.
Короче, грянул я на их головы как гром среди ясного неба. А день действительно был солнечный, когда я рано утром, наконец, постучался в двери роскошной московской квартиры Манучаровых.
Мне повезло. Дверь открыла Джулия, которая, уже одетая, собиралась на работу. В следующий миг она молча повисла на моей шее…
– Как клево!.. – опять не сдержалась и в восторге пропищала Аталай. – Господи, пошли мне дворянина! – перефразировала она известную фразу из любимого кинофильма.
– Уже послал… – моментально отреагировала Гюля. – Вот, сидит рядом и пахнет природой, – указала она на нахмурившегося Ганмурада. – Быстро ты забыла вчерашний поход с ним по бутикам.
– Одно другому не мешает, – Бакинец опять представился в роли глиста. – Дворянин женится, стихи будет сочинять на брачном ложе, а Ганмурат им шашлыки будет делать на свечах. Идиллия!..
На этот раз звонкая затрещина разозленного Огуза успела дойти до назначения. Вскочив как ошпаренный, Бакинец нервно начал массировать покрасневшую шею.
– Кто их пустил в город, я его… Ах, какая его мама хорошая, ай, какая красивая!..
– Прекратить! – к всеобщему удовольствию повторился привычный сценарий. Прилизанный, впрочем, уже без особой злости, больше со смирением, несильно стукнул ладонью по столу. – Продолжайте… – почти жалостливо обратился он к Длинному…
– Не знаю, сколько продолжалась эта немая сцена. Мы просто замерли в оцепенении. Время перестало для нас существовать. Джулия беззвучно плакала в моих объятиях.
Из открытой входной двери выпрыгнул белый пушистый котенок и храбро расселся на брошенную на пол сумочку из дорогой крокодиловой кожи.
– Джулия, матах 8 , у тебя когда-нибудь ручки дойдут до… – произнеслось неприличное определение, – Кики опять выбежала.
Трескучий голос Джулиной бабушки оторвал нас от сладостного забвения. Мы невольно рассмеялись.
8
матах – на армянском, дорогая.
Старушка появилась на пороге. Увидев любимую внучку в объятиях мужчины, она сначала оторопела. После, прищурив глаза, внимательно присмотрелась.
– Мой Рафаэль!.. – прошептала она с бесконечной нежностью в голосе. – Я знала, что ты придешь…
– Здравствуйте, дорогая тетя Инна, – я осторожно сжал хрупкую старушку в объятиях. – Как я рад, что застал вас в добром здравии.
Она же, всхлипывая, продолжала причитать.
– Моя бала 9 приехал, какое счастье!.. Роза, Самвел, Мануля, идите сюда, смотрите, кто пришел!
9
моя бала – смешанное, русско-азербайджанское, дословно – мой малыш, ласкательное обращение к ребенку у бакинцев, в том числе у армян.
Тетя Инна, или Инесса Андреевна, как она чинно любила представляться, любила меня, наверно, больше всех моих поселковых соседей, потому еще и заплакала от радости.
– Мой Рафаэльчик пришел. Мой внучек пришел…
Я гладил ее уже сильно поседевшие волосы. Другую руку обнимала Джулия, прижавшаяся и не отрывая от меня счастливого взгляда.
– Постарела твоя тетя Инна на чужбине… Вай, Баку! Вай, мой дворик! Кто живет теперь там? Кто поливает мои лозы?
– Здравствуй, сынок…
Я повернулся к двери. Это был Самвел Манучаров, отец Джулии. За его спиной с испуганными глазами смотрела тетя Роза – мама Джулии – и еще какой-то худой и длинный субъект с ярко выраженными чертами – нос с большой горбинкой и оттопыренные уши. Джулия, схватив сумочку, молча нырнула обратно в квартиру.
– Здравствуйте, дядя Самвел. Здравствуйте, тетя Роза.
– Заходи в дом… – растерянно прокашлял папа Джулии. – Что стоишь у двери как бедный родственник?
– Заходи, сынок, заходи… – потянула меня за руку тетя Инна. – Ты разве в Баку у нас на пороге стоял? Это твой дом… Роза, не стой как королева в борделе, иди, расстели скатерть…