Однокурсники

Сигал Эрик

— А как ты думаешь? — спросил он, снова целуя ее.

20 апреля 1970 года президент Никсон объявил, что следующей весной американские войска численностью 150 000 человек будут выведены из Южного Вьетнама. «Голуби» воспрянули духом.

Два дня спустя Никсон назначил ряд встреч с Киссинджером и несколькими надежными помощниками, чтобы обсудить возможность расширения войны путем втягивания в нее нейтральной Камбоджи — для уничтожения базы снабжения противника.

Джордж

был горд тем, что оказался среди тех, кто в полной мере заслужил доверие Киссинджера, и что его привлекли к участию в заседаниях, где обсуждались стратегические планы. А когда он обнаружил, что на этих встречах не присутствует сам министр обороны, то его чувство гордости еще больше усилилось.

Никсон был сердит.

— Проклятые северные вьетнамцы резвятся себе в Камбодже. Мы должны смело двинуться туда и показать им, а также русским, что не намерены уступать.

— Не все в государственном департаменте согласятся с вами, господин президент, — осмелился заметить Джордж со всей почтительностью.

— Ну и болваны, — буркнул Никсон.

В воскресенье, 26 апреля 1970 года президент принял решение направить тридцать две тысячи американских солдат в Камбоджу, чтобы, как он выразился, «вышвырнуть врага оттуда». Планы согласовывались с военным командованием в Юго-Восточной Азии, без ведома нескольких ключевых министров кабинета.

Ближе к вечеру того же дня сотрудники аппарата Совета национальной безопасности встретились, чтобы провести дискуссию, в которой предлагалось взвесить все за и против возможного вторжения в Камбоджу. И только несколько человек знали, что решение по этому вопросу уже принято. Наступление должно начаться через сорок восемь часов.

Киссинджер представил перед своими сотрудниками «объективные» аргументы в пользу вторжения.

— Нам предстоит сделать суровый выбор, — мрачно начал он. — Либо мы позволим северным вьетнамцам захватить Камбоджу, либо вводим войска и останавливаем их. Успешное нападение может стать шагом к заключению достойного договора о мире. Будут вопросы или замечания?

Большинство выступавших испытывали большие опасения по поводу возможного расширения военных действий.

Кэтрин Фицджеральд тоже отважилась поднять руку, невзирая на то что являлась самой юной участницей дискуссии.

— При всем уважении к вам, я считаю, если правительство одобрит вторжение войск, это вызовет взрыв возмущения среди студенческой молодежи по всей Америке.

Киссинджер невозмутимо ответил ей:

— Принимая важные решения, мы не должны идти на поводу у кучки подростков, привыкших потакать своим желаниям и не имеющих понятия о политической обстановке в мире.

Кэтрин не смогла удержаться, чтобы не отреагировать:

— А не слишком ли это резко, доктор Киссинджер?

— Возможно, я немного переусердствовал, обобщая. Прошу прощения, мисс Фицджеральд.

Дискуссия разгоралась все жарче, и казалось, ей не будет конца.

— А мне понравилось, как ты одернула Генри за те слова, которые он сказал в адрес студентов, — сказал Джордж, когда они распивали на двоих бутылку белого вина в ее квартире вечером. — Но мне кажется, если бы ты не была такой хорошенькой, это не сошло бы тебе с рук.

Она отмахнулась от комплимента и заметила:

— А ты определенно был тихим сегодня.

— Вряд ли я мог сказать что-то новое, — уклончиво ответил он. — К тому же все и так знают, на чьей я стороне.

— Да. Рядом с Киссинджером. Вопрос только в том, на чьей он стороне?

— Я не знаю, — солгал Джордж.

Хотя президент страны тянул с официальным сообщением до вечера 30 апреля, Совет национальной безопасности был проинформирован о вторжении Соединенных Штатов в Камбоджу 28 апреля.

Это вызвало возмущение среди тех членов Совета, кто понимал: вся эта дискуссия в воскресенье была не чем иным, как унизительным фарсом. Несколько ведущих специалистов ворвались в кабинет Генри и заявили о немедленной отставке.

Но среди молодых сотрудников аппарата недовольство приняло значительные масштабы — многие из них даже уволились в знак протеста, жертвуя, тем самым, заманчивой перспективой сделать карьеру в государственных органах.

Кэтрин Фицджеральд уволилась одной из первых. Передав кому-то из секретарш Киссинджера свое заявление, составленное в весьма резких выражениях, она решительным шагом направилась к кабинету Джорджа Келлера, находившемуся в этом же коридоре.

— Ты негодяй! — взорвалась она прежде, чем он закрыл дверь. — Ты безжалостный, бессердечный негодяй! Тебе плевать на всех и вся! Ты и твой кукловод — вы играете человеческими жизнями…

— Кэти, прошу тебя, успокойся…

— Нет, дай мне сказать, Джордж. Сегодня я покидаю Белый дом и убираюсь из твоей жизни.

— Кэти, будь благоразумной. Я ведь не отвечаю…

— Но ты же знал! Знал и ничего не сказал, ибо ты мне не доверяешь.

— И правильно сделал, судя по твоей истерической реакции, — резко ответил Джордж.

— Не истерической, черт тебя дери! Человеческой! При всех твоих огромных познаниях в английском языке, Джордж, ты вообще-то хоть раз задумывался о значении именно этого слова?

Прежде чем он успел ответить, она исчезла.

Он просидел неподвижно за своим письменным столом несколько минут, обдумывая случившееся.

«Полагаю, это было неизбежно, — рассуждал он. — Так или иначе, это должно было произойти — нельзя же до бесконечности вести сражения на личном фронте. Может, Генри и прав. Женщины нужны лишь для забавы».