Однолюб
Шрифт:
Но и девушка вела себя несколько странно: не возмущалась, не повторяла вопрос, ни капельки не испугалась... Просто стояла и всматривалось в лицо Романа. Так, будто тоже углядела что-то знакомое - но только никак не могла понять: что?
Пристав взял себя в руки пару мгновений спустя.
– Простите, сударыня. Роман Александрович Дубровин, военнослужащий Русской Армии. Не хотел Вас пугать.
– Анна Андреевна, - представилась в ответ дама, - и я вовсе не испугалась. Вы, кажется, меня с кем-то перепутали, да?
– Кгм...
– Замялся Роман, - ну, с некой натяжкой,
– Забавно вышло, - лукаво улыбнувшись, сообщила Анна, - Вы, Роман Александрович, всегда с девушками знакомитесь так?
– Я?!
– искренне удивился пристав, впрочем, мгновенно исправившись, - ну если честно, Анна Андреевна, то да. Сами понимаете - мы люди военные, мысль вся туда, - Роман сделал жест, будто садит с винтовки в врага, - почти не до радостей жизни, в наши-то тяжкие времена.
Она улыбнулась, показывая, что шутку оценила и поняла. Но в тоже время на лице отразилось и прикрытая горечь, тоска.
– Уплываете?
– резко спросила девушка, - когда?
– Уплываю... вообще-то было дано полчаса... сейчас, наверное, осталось минут десять-пятнадцать... А Вы?
– И я, - кивнула Анна Андреевна, - на пароходе "Саратов", ровно через один час... У меня брат в армии. Только, - она слегка коснулась шеврона на шинели Романа, - другая часть, не та, что у Вас.
– Ясно... Не беспокойтесь, эвакуация хорошо продуманна, все уплывут раньше, чем красные придут к городам.
– Я и не беспокоюсь. Просто стою, прощаюсь... когда ещё суждено будет вернуться сюда? Но, Вам, должно быть, пора бежать? А то до пирсов достаточно далеко, уйдет корабль без Вас...
– Верно, - немного смутившись, произнес Роман, - послушайте, На..., то есть, я хотел сказать, Анна Андреевна, Вы не согласитесь встретиться со мной там... ну куда отвезут? В Константинополе, или Европе даже...
– Соглашусь, - улыбнулась девушка, - Вы мне понравились. Есть что-то в Вас... что-то такое... мм... в общем, так сразу и не сказать...
– Обещаете?
– мгновенно просияв, спросил Роман, - один вечер, прогулка, или, быть может, ресторан.
– Обещаю. Ну а теперь бегите! А то опоздаете на корабль - а виноватой получусь я...
– Не опоздаю! Значит у Вас "Саратов", да? Я запомнил!
Анна ничего не ответила, но в зрачках девушки будто родились мелкие искры цвета огня. Родились - и закрутились в хоровод, заплясали.
...Обратно пристав бежал. Потому что уже действительно понимал, что рота, вполне возможно, погрузится без него, сама. Это беспокоило парня - но не так чтобы сильно, в конце-концов пробьется и на другой корабль. Важнее было другое: впервые за прошедшие два года Роман ощутил, что судьба прадеда не единственный путь, по которому можно шагать...
* * *
Эдуард Прокофьевич, высокооплачиваемый эксперт по документам девятнадцатого - первой половины двадцатого веков, отложил в сторону чужую тетрадь. Попытался поправить сползшие на нос очки - но с трясущимися руками это было отнюдь не так просто, как казалось. Наконец, выполнив сию непростую задачу, специалист прошёл на кухню, открыл холодильник, достал полупустую бутылку коньяка. Налил... грамм сто, наверное. Глубоко вздохнул, жахнул.
Но лучше не стало.
Тетрадь
А значит... значит всё, что написал этот неведомый человек, Роман Александрович - правда. Иначе откуда ему знать про сотовые телефоны, работу пристава, современные нюансы и нравы? Даже, черт подери, про Вторую Мировую упоминал! Человек не придумает подобного в двадцатых годах прошлого века, он и близко не сможет так сочинять...
А написано, определённо, было тогда. В двадцатых.
И автор - знал!
Эдуард Прокофьевич выпил ещё. Правда, уже поменьше, не сто грамм. Эксперт вообще старался не потреблять, или потреблять мало - возраст не позволял.
Мысли специалиста метнулись к заказчику: высокому человеку по имени Вячеслав. Тоже Дубровин, как и в рассказе. Эдуард Прокофьевич слышал о нём и раньше: тот, вроде бы, возглавлял националистическую партию. Причем отнюдь не маленькую: Вячеслава показывали по телевизору, он с кем-то дискутировал, выступал... Но эксперт по документам девятнадцатого - первой половины двадцатого века мало что знал. По совести говоря, Эдуард Прокофьевич вообще политику не очень-то уважал. И весьма удивился, узнав в своем заказчике "того парня из передачи по шестому каналу", на которую и наткнулся случайно, когда что посмотреть выбирал. Вячеслав Дубровин сказал, что нашёл дневники своего прадеда. И просил проверить на подлинность, указав, что есть некий, дескать "немного смущающий" его нюанс. Заплатил хорошо, и чуть ли не заставил поклясться, что эксперт, к каким бы выводам не пришёл, будет молчать. (Последнее обидело Эдуарда Прокофьевича - за всю долгую карьеру старик ни разу чужих тайн никому не выдавал!) Но сейчас, после ознакомления, эксперт заказчика своего понимал...
Эхх! С кряхтением, специалист встал. Тетрадь он уже прочитал, остался конверт. Что внутри, Эдуард Прокофьевич пока не знал.
"Интересно, - мелькнуло вдруг в голове, - а сколько всего таких тетрадок у Вячеслава? Мне он принёс одну, на проверку, это понятно. Но вдруг его прадед исписал их штук двадцать пять? Вполне логично, кстати сказать. Человек с такой судьбой! Необычной, мягко говоря..."
Усевшись на своё рабочее место, эксперт по документам почувствовал, как руки опять начинают дрожать. В груди нарастало волнение, сердце стучало, будто набат...
Осторожно, словно величайшее сокровище, Эдуард Прокофьевич раздвинул бумажные стенки конверта...
Внутри лежала фотография. Всего одна. На ней был изображен высокий, мощный мужчина в костюме, с тростью и в серой шляпе, красивая женщина, чьё яркое платье, казалось, было выполнено по последней моде тех лет, и ребенок, лет пяти или шести.
На обратной стороне подпись:
"Берлин, 1933".
Чуть ниже - другая, сделанная много позже кем-то другим: