Одной ночи достаточно
Шрифт:
Я опустился на койку и уставился в пол, будто там было разъяснение, да к тому же написанное невидимыми чернилами.
— Но Чин не знал нас до вчерашнего дня и впервые увидел примерно за полчаса до того, как произошло преступление. Каков мотив его действий? Что по этому поводу говорит ваш здравый смысл?
— Да, возможно, вы правы. Хотя и это не можем доказать, потому что Чин мертв. А ваши рассуждения можно повернуть в обратную сторону. Паульсен никогда не видел Романа, даже не слышал его имени. И мы знаем, что это правда. Он признался во всем, и ему не было никакого резона скрывать этот единственный факт.
— Но ведь он водил туда транспорт с грузом. И груз надо было передавать кому-то в Майами. Не оставлял же он его брошенным на побережье! — заметил я.
— За товаром каждый раз приезжал один и тот же человек на грузовике. Имени своего он не называл, квитанцию подписывал инициалами. Определенно это не Роман. Инициалов было достаточно. Чин знал его подпись, а Паульсена в это дело не посвящали. Паульсен работал на Чина, а не на кого-то в Майами. Если и существует дорожка, которая ведет к Роману, то отыскать ее сейчас невозможно. Чин дал приказ убить человека. Но Чин умер, не сказав ничего. Вы понимаете? Единственный свидетель исчез навсегда.
— А если бы, допустим, Роман находился под вашей юрисдикцией здесь, в Гаване, вы бы могли обвинить его в организации убийства? Могли бы возбудить против него судебное дело?
— Нет. На каком основании?
Я медленно поднялся, давая понять, что наш разговор закончен. По правде говоря, все остальное теперь мне было неинтересно.
— Жаль, — проговорил я с рассеянным видом. — Очень жаль.
Потом засунул руки в карманы и неожиданно посмотрел Акосте в лицо.
— Каково сейчас мое положение? Я нахожусь здесь как свидетель или же в другом качестве?
Я заметил, что сыщику понадобилось время, прежде чем ответить.
— В соответствии с законом, вы должны быть задержаны, — сказал он с запинкой. — Речь идет о процессе по обвинению в убийстве, и вам необходимо присутствовать на нем в качестве свидетеля. Потом Акоста прошелся рукой по лбу и добавил: — Но мы посмотрим на это сквозь пальцы и освободим вас, при условии, что во время суда будете находиться здесь.
— Я буду в Гаване к началу процесса, — заверил его.
Он продолжал смотреть на меня, пока я шел к двери, взялся за ручку.
— Куда сейчас направляетесь?
— Для разнообразия хочу нанести визит одному псу… по поводу одной дамы, — ответил я.
14
И вот я снова шагаю по дороге, ведущей к Эрмоза Драйв, как в тот день, когда нашел бумажник и приобрел место шофера. Только тогда шел в неизвестность, а сегодня я знаю, что меня ждет. Тогда шел навстречу любви, сейчас шагал к смерти. Тогда был день, сейчас ночь, и это как бы подчеркивало разницу целей.
Мне не нужно бежать, для меня не важно, сколько времени займет дорога. Хотел прибыть к месту как можно позже. Вот почему я не ускорял шаг и не просил подвезти меня на машине. Был уверен, что доберусь до цели, и ничто не могло меня остановить.
Я шел под звездами ровным шагом. Время от времени налетал морской бриз, пронизывал насквозь, и в ночи опять наступало затишье. Иногда рядом пролетал автомобиль, освещая меня фарами и, как хвост кометы, медленно исчезал вдали.
Я шагал и шагал, зная, что, когда доберусь, двое должны умереть. Считается, что в такой ситуации человек испытывает какие-то особые ощущения. Но это не так. Я ничего не ощущал. У меня не было больше сильной ненависти. Я стал бесчувственным. Возможно, не заслуживает похвалы готовность без жалости убить человека. Но безусловно, что подобная холодность облегчает выполнение задания, которое перед собой поставили. Вы как машина, которая, однажды запущенная, больше не останавливается.
Высоко в небе насмешливо перемигивались между собой звезды, как будто уже знали, что я задумал, и это их совершенно не волновало. Они уже столько раз наблюдали подобное, что моя история была для них стара как мир.
Точно не знаю, но, наверное, было около трех часов ночи, когда добрался до персональной улочки Эрмоза Драйв. Я свернул с автострады и направился к вилле. Решетчатые ворота заперты, но это препятствие не остановило меня — знал, где наиболее легко можно преодолеть ограду. Я прошел вдоль каменного забора, пока не заметил удобное место со стороны пляжа. Сейчас был отлив, и я спокойно дошел до стены посуху. Но даже если бы был прилив, я бы перебрался туда вплавь.
Те, кто живут во власти страха, хорошо усвоили одну вещь: можно держать на расстоянии человека, но нельзя отдалить смерть.
Я перелез через забор и зашагал по песку, приближаясь к вилле со стороны фасада, который выходил на океан. Дверь, у которой я обычно ждал в автомобиле, находилась с тыльной стороны, и ей пользовались только хозяева.
Теперь я был на территории виллы. Два человека уже мертвы, хотя они этого еще не знали.
Маленькие купальные кабинки, черные на белом фоне песка, казались будками для часовых. Послышалось низкое и глухое ворчание: кто-то вылез из кабинки и кинулся ко мне.
В доме имелась собака. Собака Джоба. Они думали, что животного достаточно для защиты, кроме решетки и стены. И в нормальных условиях действительно этого достаточно, потому что животное укусило бы любого, кто ночью незаконно находился за оградой.
Я резко остановился, чтобы посмотреть, как поведет себя собака. И она тоже в последний момент затормозила разбег, зарывшись передними лапами в песок прямо у моих ног. Собака никогда не забывает того, кто однажды стал ее другом. В этом большая разница между собакой и человеком.
— Привет, Вольф, — сказал я тихо. — Я вернулся.
И погладил пса по голове.
Однако теперь, чтобы выразить радость встречи со мной, Вольф продолжал стоять у моих ног, мешая пройти.
— Ну ладно, возвращайся в конуру, — посоветовал ему. — Это дело тебя не касается.
В доме свет не горел. Ключа от двери у меня не было, поэтому придется подумать, как проникнуть внутрь. Позвонить? Нет, Джоба нельзя вмешивать в эту затею. Я не имел на него обиды. Все время, пока служил здесь, я всегда ел в его компании, за одним столом.