Одолень-трава
Шрифт:
— Как это нечего? А я? Как же я? Значит, тебе безразлична наша дружба?
— Наша дружба останется с нами и, может быть, мы еще повстречаемся с тобой. И… ах, пожалуйста, не упрекай меня, ты думаешь, это просто — уйти вот так, сразу… Прощай, а то я не выдержу… Ксюн!..
Скучун хотел еще что-то добавить, но лишь неловко махнул лапкой, сгорбился, повернулся неуклюже и, почему-то прихрамывая, заспешил прочь…
Вдоволь наревевшись, Ксюн с грехом пополам отыскала свой дом в огромном и будто сразу опустевшем городе. Она проникла в свою комнату так же, как и покидала ее — через окно. Родители еще спали и даже не догадывались о том,
Разгулявшийся тотчас день был похож на все предыдущие: папа отправился на работу, мама — по магазинам, все было прежним, только не Ксюн! Словно ливень бушевал в душе девочки, весь детский мирок перевернулся, Ксюн не хотела и думать, что опять будет жить так, как раньше: бездумно и безмятежно. А вот как жить теперь — она не знала…
Прошел месяц. Май, уставший от неистового цветения, уступил место июню. Ксюн переехала на дачу и была поручена заботам бабушки Елены.
Бабушка Ксюна была строга и немногословна. Она любила чистоту, покой и уединение. Никого из домашних не отличая особо, даже дочь свою, Александру, маму Ксюна, она со всеми была ровна и чуть-чуть суховата. Почти всю жизнь Елена Петровна проработала в одном из исследовательских институтов Академии наук, изучая искусство Средневековья, и только недавно вышла на пенсию. Назвать бабушку Елену старухой язык бы не повернулся, и, хотя отменным здоровьем похвастаться она не могла, глаза ее, молодые по-прежнему, лучились ясным и чистым светом.
Елена Петровна царила на своем небольшом дачном участке. Родители Ксюна приезжали сюда только на выходные, а вот сама она жила все лето. Работы здесь было много, и бабушка приучала внучку рассаживать и поливать цветы, которые росли повсюду. Цветы были бабушкиной страстью. Она знала не только их названия, но и лекарственные свойства, и тайные легенды, издавна связанные с ними. Елена Петровна вообще многое знала. Она вечера напролет проводила в своем плетеном кресле-качалке при свете старинного оранжевого абажура, читала, записывала что-то, а то и просто раздумывала, будто дремала, кивая своим собственным мыслям. Казалось, она ощущала жизнь полнее, чем другие, и видела в окружающем нечто большее, чем то, что открывалось остальным… Однако это НЕЧТО, сокрытое от других, она таила в себе и не спешила делиться со всеми плодами своих раздумий, а только улыбалась чуть насмешливо одними уголками губ, да привычным движением поправляла черепаховый гребень в высокой своей прическе…
Заметим, что волосы у Елены Петровны были всем на зависть: густые, темно-каштановые, почти черные, без единой седой пряди! Ксюн мечтала о таких волосах и такой прическе, но ее хилые, жиденькие косицы никак не хотели густеть и расти… Что за горе! Ксюн вздыхала, глядя на бабушку, дивилась на нее и мечтала тайком порыться в дубовом комоде, который Елена Петровна запирала на ключ, скрывая там свои фамильные тайны и драгоценности. Конечно, в комоде могло находиться все что угодно, — во всяком случае, уж если не драгоценности, то тайны-то наверное были… И, должно быть, какие! Ксюн любила свою бабушку, несмотря на внешнюю ее неприступность и строгий нрав. Каждую весну она только и мечтала, как бы поскорей переехать на дачу, и каждое лето проводила здесь, «рассыпаясь» по дорожкам, будто солнечный зайчик. Вечером ее невозможно было загнать в дом и уложить спать — радость и любопытство ко всему вокруг переполняли Ксюна, и бабушка Елена позволяла ей наиграться вволю.
Небольшой садовый участок у самого леса был цветист и причудлив. Соседи вокруг старательно возделывали свой огород, стремясь использовать каждый квадратный метр. Они с недоумением поглядывали через забор на хозяйство Елены Петровны, где все было «не как у людей»…
Здесь не было привычных для наших огородов теплиц с огурцами и аккуратно окученного картофеля. И там, где, на взгляд здравомыслящего хозяина, могли бы возделываться овощные плантации, росли на приволье елки, рябины и даже одна высоченная лиственница. Сад с лихвой восполнял сдержанность чувств своей хозяйки, он был как живое существо, нарядное, полное сил и света. А соловьи распевали прямо в ветвях черемухи, сторожившей калитку…
Гамак, шезлонг да качели, зеленая некошеная лужайка — все здесь располагало к покою, к несуетному восприятию привольной стихии лета. А уж цветов-то, цветов… Сад был буквально пленен цветами. Клематисы, похожие на орхидеи, словно тропические лианы оплетали стволы молоденьких яблонь. Надо сказать, что хозяйка сада любила вьющиеся растения и поэтому все, что только можно, увивалось и заплеталось вьюнками, диким виноградом, хмелем и актинидией. По всему участку были щедро рассажены обожаемые Еленой Петровной розы. Были тут и тенистые уголки, укромные местечки, манящие притаиться от всех и насладиться ароматами цветущего сада, замершего посреди бархатных летних сумерек…
Родители Ксюна в одно прекрасное лето, когда девочка была еще совсем маленькой, притащили сюда из расположенного неподалеку карьера прямо-таки невероятное количество разных камней. Здесь были и небольшие симпатичные камушки, обрамляющие дорожки, клумбы и центральный розарий, были и покрупнее, а попадались и настоящие позеленевшие валуны. Их с трудом довезли сюда на тачке, а одного великана с искрящимися прожилками кварца, который красовался у калитки, доставили с помощью подъемного крана! Тогда же в порыве энтузиазма родители Ксюна соорудили в саду маленький юркий фонтанчик, который уютно журчал днем и ночью, стекая в крошечный, обрамленный цветами бассейн.
Этот необычный участок, украшенный зелеными лужайками, миниатюрными гротами из камней, затененными туей и можжевельниками, был вечно переменчив в своем сезонном цветении. Не успевали отцвести одни растения, как тут же, словно по команде, за одну ночь расцветали другие, еще более прекрасные. Этот привольный сад рассказывал свои цветочные сказания с ранней весны до поздней осени, — все время, пока жила тут его хозяйка Елена…
Лето разгоралось. Июнь полыхал непривычной жарой. Сад, раскидавший повсюду тяжелые, душные гроздья сирени, лениво развалился на солнышке в ожидании вечерней прохлады. Цветы охорашивались, «чистили перышки» и, словно кокетливые красавицы, всматривались в розоватые перистые облака, точно в зеркало…
Разомлевшая Ксюн пряталась в крохотной своей комнатенке от бабушки, жары и одиночества. Она была сама не своя, и бабушка просто не узнавала на сей раз родную внучку. Будто это и не ее Ксюн — всегда такая живая и резвая — прибыла из Москвы на дачу. С нею явно что-то произошло, и Елена Петровна тщетно пыталась понять, что же именно… А Ксюн день и ночь вспоминала каждое мгновенье пережитого, и то тайное, что открылось ей, приковало к себе крепко-накрепко и делало окружающую привычную жизнь серой и не настоящей…