Офелия
Шрифт:
– Я с тобой. Питер и Офелия. Друзья. И мы танцуем. Научи меня.
Он склонился над водой, не взирая на грозный окрик отца, потянулся к Офелии. Она подплыла к самому бортику, и Питер снял с неё цепочку.
– Танцуем?
Офелия отдалилась на пару метров, приподнялась над водой, вскинула тоненькие руки и медленно кружась, ушла в глубину. Питер встал на цыпочки, повторил за ней, повернувшись и присев. Русалочка вынырнула, внимательно наблюдая за Питером.
– Офелия, поклон, - напомнила миссис Донован, и русалка изящно поклонилась, сложив руки перед грудью.
Питер старательно повторял то, что
– Раз-два-три, раз-два-три, раз-два-три, раз… - отсчитывала под «Голубой Дунай» Вайнона Донован, и мистер Палмер молча смотрел, как кружатся, повторяя движения друг друга, молодая русалка и его сын.
Никогда ещё Питер так не уставал и не чувствовал себя таким неуклюжим. Тренировка закончилась, когда стемнело настолько, что пришлось включить фонари в саду. Питер ненавидел Штрауса с его «Голубым Дунаем», все вальсы в мире, свой лишний вес и рубашку, воняющую потом и прилипающую к мокрой спине. Но он смотрел на Офелию – и мужественно улыбался, и позволял миссис Донован поправлять свои руки и в тысячный раз поворачивался, приседал, переступал ногами в такт. В подсвеченной фонарями с берега воде кружилась довольная Офелия – такая лёгкая, такая изящная и счастливая, что ради того, чтобы смотреть на неё, Питер готов был повторять осточертевшие движения до самого утра. К счастью, таких жертв не понадобилось. Когда в очередной раз отзвучал вальс, Вайнона Донован с торжеством объявила мистеру Палмеру:
– Или это будет потрясающий номер, или я ничего не стою, как лучший тренер Британии! Эта пара восхитительна, мистер Палмер. Питер, я очарована. Никогда не видела таких смелых и находчивых мальчишек. Итак, до выставки четыре дня. Если мы будем тренироваться каждый день, я гарантирую отличный результат!
Когда отец согласился, Питер сел на камни дорожки у пруда и ощутил себя одновременно счастливым и опустошённым.
Ночью из Дувра приехал Йонас. Усталый Питер с трудом дождался его, борясь со сном. Услышав за оградой знакомый мелодичный свист, мальчишка быстро спустился на первый этаж и вылез через окно ванной комнаты. Окна спален Агаты, Ларри и родителей выходили на другую сторону дома, потому Питер, не таясь, промчался к маленькой, заросшей диким виноградом калитке в дальнем углу усадьбы, где его ждал Йонас. Йон спрятал велосипед в зарослях, и они с Питером не спеша пошли по безлюдной дороге, болтая вполголоса. На плече Йонаса гордо восседал Лу и с треском точил леденец, который принёс ему Питер. Йонас слушал, как друг рассказывает о том, что они с Офелией будут вместе выступать на выставке, и улыбался, кивая.
Мальчишки дошли до моста через ручей, умылись и попили. Побросали камушки по серебристой лунной дорожке на воде и улеглись в высокую траву. Ночь была светлой и тёплой, а небо таким высоким и чистым, как будто звёзды кто-то начистил щёткой с зубным порошком.
– Мир сейчас принадлежит только нам, - задумчиво сказал Питер, рисуя в воздухе пальцем созвездие Скорпиона. – Представляешь? Йон, мы с тобой – короли!
– Ах-ха, - откликнулся он, жуя соломинку. – Пит, спасибо тебе.
– За что? – удивился «король».
– Ты охрененный друг. И для меня, и для Офелии, - он помолчал чуть-чуть и добавил: - И для Лу тоже.
– Невозможно не быть охрененным другом, когда у меня есть такие охрененные вы, - рассмеялся Питер.
Лу вскарабкался по руке ему на живот, встал, гордо распрямив спинку и выпятив пузо. Сломанное крыло, укреплённое умелыми руками Стива с помощью тонкой проволоки, слегка приподнялось.
– Вау, ты погляди! – изумился Питер. – Он крылом шевелит!
– Ах-ха. Второй день уже, - гордо произнёс Йонас. – Скоро снова полетит.
Лу, уловив, что говорят о нём, издал пронзительный радостный писк. И тут Питер вспомнил, о чём хотел спросить:
– Послушай, ты, когда рассказывал свою историю, сказал, что оттудыши тебя боялись и гнали. А почему Лу тебя так любит?
– А, - Йонас повернулся на бок и пощекотал живот пикси травинкой. – Это тоже грустно. Он тут родился. В клетке. Если я правильно понял его сны.
– Это как? – удивился Питер. – Ты видишь то же, что и он?
– Ах-ха. Ему никогда не снится его мир. Только этот. Теснота, толкотня, драки за еду.
– То есть, будь он мммм… диким, он бы тоже тебя не любил?
– Не знаю.
Йонас сел, посмотрел вверх, на россыпь крошечных блёсток, украшающих перевёрнутую чашку неба, достал сигареты и спички, закурил. Питер и Лу занялись перетягиванием плети мышиного горошка. Само собой, выигрывал Лу, который честно тянул стебель из пальцев Питера, упираясь ему в живот крохотными пятками и азартно пища. Йонас косился на них, усмехаясь. Докурил, зарыл окурок в землю и сказал:
– Может, я и ошибаюсь, Пит. Может, дело не в том, что Лу родился здесь. Когда я думаю о том, как они меряют наши поступки, мне всё чаще кажется, что оттудыши умеют не только мстить за своих, но и прощать. Их мир есть и прощение, и кара одновременно. И… он лучше, чем наш.
– Почему? Красивее?
– Нет. Он справедлив.
– Погоди, - Питер отпустил стебель цветка, и Лу кувырнулся в траву, победно пискнув. – Йон, этот мир с его справедливостью оставил тебя сиротой. И ты говоришь, что он лучше?
– Да. За тем столом четыре с лишним года назад я был единственным, кто… Я даже не знаю, как объяснить. Попробую. Взрослые знали, что они сделали. Они могли этого не делать. Среди них не было военного, который изрешетил русалку из автомата. Но были те, кто решил использовать её тело. Кто резал её, мёртвую. Готовил. Рассказывал другим, что за блюдо и зачем. А потом они это ели. Они сделали ещё хуже там, где могли этого не делать. И их поступок был взвешен, оценен и наказан. Так вот ужасно.