Офелия

Семироль Анна

– Мама в порядке, спасибо, - вежливо ответил мальчишка, глядя, как округлые руки тётушки ловко взбивают подушки на старомодной высокой кровати. – Агата почти взрослая, вся в прыщах. Ларри завёл девушку и угрожает на ней жениться.

– А собачки? Их по-прежнему трое?

– Да, тётя. И они всё такие же неугомонные.

Вид из окна был скучный, как и весь Рэдклиф. Обычно людям нравится смотреть на оживлённые улицы больших городов, в которые они приезжают, но тихая Преветт-стрит глаз совсем не радовала. Дождь, лужи, невысокие жилые дома из красного и серого

кирпича, похожие друг на друга, тротуары, мокрые голуби на ограде у дома напротив. На первых этажах гаражи и редкие магазины. И ни одного дерева под окнами. На редкость тоскливо.

– Скучновато выглядит, да? – Тереза смущённо приподняла плечи.
– Это новый район, он отстраивался после войны.

– Да, я помню.

– В центре повеселее. Сходим на днях, покажу тебе много интересного.

Питер сел в жёсткое кресло у окна, принялся распаковывать свои сумки. Выложил на стол книгу, жестяную банку с карандашами и папку с рисунками и чистыми листами. Шорты и две футболки, поколебавшись, положил на подоконник.

– Зайчик, ты можешь занять вот этот шкаф. Он абсолютно пустой.

– Спасибо, тётя Тереза.

Мальчишка снял промокшую под дождём рубаху, повесил её на «плечики», переоделся в сухую футболку с эмблемой «Манчестер Юнайтед». Тереза покосилась на него, улыбнулась.

– Ты всё ещё любишь футбол?

– Да. Мы с Йонасом коллекционируем карточки от сигарет.

– А за кого болеешь?

– За наших.

– А твой друг?

– Йон за Германию и Бразилию.

В комнату вошёл Пуфф. Зевнул, с ленивой грацией запрыгнул на кровать и принялся топтаться, с урчанием обминая подушки.

– Давай позавтракаем? – предложила Тереза. – А ты мне расскажешь про своего друга.

Питер покачал головой. Говорить не хотелось совсем. Как и именоваться Зайчиком, Пирожком и прочими кличками, которые женщины находят умильными. Тереза присела рядом с ним на корточки, прикрыв подолом колени, и тихо спросила:

– Ты хочешь побыть один?

– Я хочу домой, - признался Питер едва слышно. – Но дома меня не хотят.

– Давай тогда ты приляжешь, доспишь то, что не успел, а потом мы поговорим?

– Спасибо, тётя Тереза.

Она вышла, бесшумно прикрыв дверь. Питер бросился ничком на кровать, спугнув кота, стиснул в кулаках уголки подушки… и через пару минут уснул.

Приснился поезд – гремящий железными суставами, быстрый, несущийся сквозь тьму в сияющем ореоле. Мелькали лица, пахло сигаретами и едой, как в кафе. Твердь под ногами гудела и вздрагивала, наполняя сердце зыбким предчувствием тревоги. Питер то прикрывал глаза от ярких, дразнящих огней, то тщетно вглядывался в темноту, пытаясь понять, находится он внутри поезда или смотрит на него со стороны. А потом он вдруг оказался у окна, заглянул в него, увидел по ту сторону неоновое розовое свечение, успел разглядеть силуэт сидящей на софе девушки в белом платье, и вдруг понял, что заглядывает в иллюминатор «нижней гостиной». А сам находится в воде, и вокруг больше ничего, кроме тёмной холодной воды и пульсации в ушах нарастающего гула. И от обступающей тьмы и грохота,

так похожего на барабанный, Питер начал метаться, биться в стекло. И перед самым пробуждением увидел по ту сторону окна Йонаса, который что-то кричал, да было ничего не слышно…

Проснулся разбитым, с пересохшим горлом и поплёлся на кухню. Тереза сидела напротив радиоприёмника с напряжённо слушала новости. Питер тоже прислушался: диктор говорил о войне, зачитывал сводки с территории «пятна междумирья». Миссис Литтл хмурилась, комкала в округлых ладонях фартук. На плите в кастрюле что-то булькало, распространяя приятный запах мяса и овощей. «Рагу, - подумал Питер. – Тётя всякий раз готовит рагу. И оно у неё всегда вкусное».

– Проснулся? – улыбнулась Тереза Литтл. – Поешь что-нибудь?

– Нет, спасибо. Я бы попил.

Она налила стакан морса из холодильника, поставила на стол и пригласила Питера сесть.

– Что-то ты совсем не весел, дружок, - вздохнула тётя. – Чем я могу тебе помочь?

Мальчишка пожал плечами и уткнулся в стакан с морсом. И в самом деле – чем? Вряд ли она отвезёт его домой. И вряд ли поймёт. Она же взрослая.

– Давай хотя бы просто поговорим. Я же вижу, что ты не рад, что приехал.

– Я не приехал. Меня отец привёз, чтобы я ему не мешался, - вздохнул Питер и добавил: - Спасибо за морс. Очень вкусно.

Тереза выключила радио, подсела к Питеру за стол. Поводила пальцем по узорчатой скатерти, помолчала.

– Что там про войну рассказывают? – спросил Питер, которого начала тяготить тишина.

– Как обычно, зайчик. То мы наступаем и гоним врага вглубь их мира, то они снова атакуют. Сегодня передали, что за прошедшие трое суток со стороны людей потерь нет.

– А со стороны оттудышей?

– Про них никогда не говорят.

Питер кивнул и осторожно спросил:

– Отец сказал, почему привёз меня к вам?

– Да. Но, если честно, я предпочла бы послушать и тебя.

– Зачем? – буркнул Питер.

– Давай я скажу так: мне не всё было понятно.

Тон тёти Терезы звучал дружелюбно и успокаивающе. И Питер подумал: «А что я потеряю, если всё расскажу ей? Хуже, чем есть, уже не будет». Женщина уловила перемену в лице мальчишки, тепло улыбнулась:

– Мне нужно минут пятнадцать, чтобы доделать рагу. А тебе, как мне кажется, надо подумать над тем, что именно ты мне расскажешь. А дальше мы с тобой прогуляемся по окрестностям. Можно сходит на паромную пристань. Как тебе такая мысль?

Бристоль Питер видел только из окна машины, и он ему не понравился. Но раз предстояло проторчать тут целую неделю, идея исследовать территорию показалась очень неплохой.

На прогулке Питер всё рассказал. Про то, как впервые увидел Офелию, как сперва побаивался её. Про то, какая она любознательная. И конечно же, о том, какая она красивая. А дальше поведал о дрессировке, о том, что папа хочет зарабатывать на денежных призах, которые Офелия будет получать на выставках. Тётя Тереза размеренно шагала рядом с мальчишкой, сунув руки в карманы платья, и внимательно слушала, не перебивая.