Офицерская баллада
Шрифт:
– Ух ты! Никогда бы не подумал, – поразился Тагиров.
– А ты и не должен ничего такого ни думать, ни знать. Я и так с тобой слишком откровенен. Надеюсь, трепаться не будешь ни с кем о нашем разговоре?
– Да что вы, товарищ майор!
– Ладно, буду собираться – мне еще три сотни верст до гарнизона пилить, а погода гадостная, пурга все не кончается.
Марат восхитился:
– Пешком пойдете триста километров?!
– Тьфу, дурак! Зачем пешком, если машина есть? Я же из спецназа, а не психдиспансера, ха-ха-ха!
Дверь распахнулась – вошел заснеженный хозяин кабинета. Снял шапку, отряхнул с плеч подмокающий в тепле снег. Неодобрительно глянул на постеленную газету с остатками закуски и складными стопками. Деряба проследил за взглядом Морозова, предложил:
– Будешь, майор? Тут как раз на один глоток осталось.
– Спасибо, обойдусь. У нас, вообще-то, рабочий день в разгаре.
Богдан будто и не заметил осуждения. Долил остатки «шила», потряс фляжку. Проследил, чтобы последние капли не промахнулись мимо посуды. Залпом выпил («Мне даже не подумал предложить», – заметил Марат с обидой), крякнул, протянул руку для прощания:
– Ну, бывай, лейтенант! Спасибо за все. И тебя, майор, благодарствую, что в своем кабинете приютил, – решили мы все вопросы. Удачи!
Хлопнула дверь. Марат тоже поднялся, чтобы уйти, и почувствовал, как закружилась голова, – все-таки выпито было прилично. Стараясь ступать твердо, двинулся на выход.
– А ты куда, Тагиров? Я тебя разве отпускал?
Морозов говорил зло, презрительно глядя на покрасневшего Марата:
– Ты берега потерял, лейтенант? Сидишь в кабинете начальника штаба батальона, бухаешь с этими… С чужими. Посреди рабочего дня! Или, как от китайца звездюлей получил, так возгордился? Думаешь, эти ребята в разведку к себе заберут? Или в контрразведку? Ну, чего молчишь?
– Виноват, товарищ майор!
– Естественно, виноват! Я сейчас в твою роту молодого пополнения заходил – там бардак неописуемый! Дневальный все команды перепутал, табуретки не выровнены! Сержант этот твой, как его… Дылда. Примачук, да! Ходит по казарме, воротничок расстегнутый, сапоги с дырками. Какого хрена у него сапоги рваные, а?
– Так это, товарищ майор… У него же сорок восьмой размер ноги! Не достать новых сапог – таких на складах нет. И потом, он все равно «дембель», домой уедет не сегодня – завтра.
– У тебя на все оправдание найдется, я погляжу. Говорливый стал, не успел двух месяцев прослужить. Иди в роту, наводи порядок! Через час приду – проверю. И это. Луку поешь, что ли. А то будешь на бойцов перегаром дышать. Тьфу, срамота! Все, вали отсюда.
– Не замерзли, лейтенант? Пешком, наверное, шли?
Ольга Андреевна поставила чашку с обжигающим чаем перед Маратом. Села напротив, положив на стол тонкие руки. Рыжеватые волосы собраны в простой хвост на аптекарскую резинку, зеленые глазищи чуть подведены. В уютной вязаной кофте на пуговицах поверх васильковой блузки, и духи чувствуются еле-еле, как льдистая нотка в запахе осеннего леса солнечным октябрьским днем. Такая домашняя. Такая… Не твоя.
Тагиров покраснел, опустил глаза. Схватил чашку, глотнул горячую, как лава, жидкость, закашлялся.
Ольга Андреевна засмеялась:
– Ну что же вы, лейтенант! Не надо торопиться – никуда ваш чай не убежит.
– Да… Автобус ушел давно, а я опять на службе застрял. Вот, пришлось своим ходом добираться. Я вас сильно задерживаю, наверное?
– Полчаса у меня есть – давайте поглядим программу концерта на седьмое ноября.
Ольга Андреевна взяла пачку отпечатанных на машинке листов. Присела рядом:
– Торжественная часть как обычно: внос знамени, гимн, доклад командира дивизии… Примерно на полчаса. – Ольга зашелестела листками. – Ага, вот. Вы открываете концерт, потом хор поет «И Ленин такой молодой…». И дальше…
Она продолжала что-то говорить, а Тагиров кивал головой невпопад, чувствуя ее совсем рядом, и горячее бедро касалось ноги, и запах туманил разум…
– Вы меня совсем не слушаете, лейтенант, – Ольга Андреевна подошла к шкафу, сердито стуча каблучками. – Где-то тут был прошлогодний сценарий, там удачный переход между номерами, можно использовать…
Марат очнулся. Торопясь, начал оправдываться:
– Простите, и вправду задумался – день тяжелый был.
Ольга продолжала рыться в шкафу, не ответив. Не нашла нужного на верхней полке, изогнулась, ища ниже. Серая юбка обтянула тугую попку. Тагиров покраснел и отвел взгляд.
– Вот, – Ольга села напротив, скрипнув стулом. Наклонилась над мятыми листками, расправила розовым ноготком закручивающийся уголок. – И здесь стихи бы хорошо.
Верхняя пуговичка ее блузки расстегнулась. Тагиров, не дыша, смотрел, как золотая цепочка сбегает в тайное ущелье между двумя возвышенностями, прячась под белую пограничную полосу бюстгальтера.
Взгляд лейтенанта сейчас, наверное, мог прожечь толстый лист брони не хуже кумулятивного заряда. Ольга Андреевна подняла насмешливые глаза, застегнула пуговичку. Тихо рассмеялась.
– Не отвлекайтесь, Марат! Стихи подобрали?
– Ну… Я думаю, Багрицкого, «Смерть пионерки».
Ольга Андреевна неожиданно рассердилась, прикусила нижнюю губку.
– Есть еще варианты? Мне казалось, что вы знаете много стихов, так что прошу меня не разочаровывать. Хотелось бы чего-нибудь неизбитого.
Марат растерялся, не понимая причину резкой перемены настроения. Ответил не сразу:
– Есть еще «Баллада о бессмертии» Роберта Рождественского. Я читал на концертах – сильная вещь, по-моему.
– Баллада. Бессмертие. – Ольга Андреевна будто пробовала эти слова на вкус. У нее явно испортилось настроение, только сейчас она выглядела не сердитой, а грустной. И усталой. – Хорошие слова по отдельности, а вместе какой-то безнадежностью отдает.
– Там комиссара расстреливают, и он перед смертью поет «Интернационал». Хотите, прочту сейчас?