Офицеры и джентльмены
Шрифт:
— Давайте подальше от Триммера и Сарам-Смита, — предложил Ленард. — Как насчет вот этой, «дядюшка»? Выбирайте.
Гай выбрал койку в уголке, и Ленард бросил на нее его вещевой мешок.
— Здесь мигом появятся и остальные, — сказал Ленард, уходя. — Не сдавайте позиций.
В комнату заглянули несколько вторых лейтенантов.
— Свободные места есть, «дядюшка»?
— Для троих. Одно мы заняли для Эпторпа.
— А нас четверо. Ну ладно, посмотрим дальше.
Гай услышал их голоса в соседней комнате:
— К чертям собачьим распаковку! Если мы хотим выпить до отбоя, то следует поторопиться.
Ленард вернулся с остальными вещами.
— Я думаю, надо занять место для Эпторпа, — сказал Гай.
— Конечно. Нельзя же, чтобы наши «дядюшки» жили врозь. Нам будет очень удобно. Впрочем, я не знаю, долго ли пробуду с вами. Дейзи приедет сюда, как только я найду для нее комнату. Говорят, что женатых будут отпускать на ночь домой.
Вскоре
— Ты пойдешь в бар, Ленард? — спросил один из них.
— А как вы, «дядюшка»?
— Нет, ты иди, а я останусь.
Вскоре Гай остался в новом жилище совершенно один. Он начал распаковывать свои вещи. В комнате не было ни шкафа, ни полок. Шинель Гай повесил на крюк в стене, а щетки, расческу, умывальные принадлежности и книги положил на подоконник. Затем достал простыни, застелил койку и, всунув свернутое одеяло в наволочку, сделал нечто вроде подушки. Все остальное Гай пока не распаковывал. Потом, опираясь на трость, он пошел осматривать помещение.
Спальные комнаты, очевидно, были дортуаром мальчиков. Каждая комната имела название в память о том или ином сражении первой мировой войны. Его комната называлась «Пашендейль». Он прошел мимо дверей с надписями: «Лос», «Иперс» (вместо истинного «Ипр»), «Анзак». Затем он нашел маленькую комнату без названия, в которой, вероятно, жил учитель. В ней стояли одна никем не занятая койка и комод. Это прямо-таки роскошь. Настроение Гая сразу же поднялось. «Только дураки живут с неудобствами, — подумал он. — Старый солдат всегда все разведает, оценит обстановку, продумает свой план во всех деталях». Он уже начал было волочить свой вещевой мешок но линолеумовой дорожке в обнаруженную одноместную комнату, но вспомнил на полпути, как Ленард тащил этот мешок наверх, как предложил Гаю выбрать койку. Если Гай переберется сейчас в другую комнату, то перечеркнет этим действием уважение к себе младших сослуживцев, снова отделится от них, как это было в казарменном городке алебардистов. Гай закрыл дверь одноместной комнаты и поволок вещевой мешок обратно в «Пашендейль».
Потом Гай продолжил осмотр помещений. Дом был оставлен, вероятно, во время летних каникул. Ему попалась на глаза доска для объявлений, на которой еще висел список крикетной команды. Некоторые комнаты оказались запертыми, видимо, это были апартаменты директора. Здесь же располагалась учительская комната — множество, теперь не занятых, книжных полок, следы ожогов от сигарет на каминной доске, сломанная корзина для бумаг. На двери, ведущей в кухонные и подсобные помещения, было написано мелом: «Рядовой и сержантский состав»; позади двери раздавалась музыка, видимо, из радиоприемника. В зале на каминной полке стояла крышка от стола. Прочерченная мелом вертикальная линия разделяла ее на две части. Левая часть, судя по заголовку, предназначалась для постоянно действующих приказов, правая — для текущих приказов и распоряжений. Под заголовком «Постоянно действующие приказы» висели отпечатанные в типографии инструкции по соблюдению затемнения и по защите от химического нападения, напечатанные на машинке алфавитный список части и распорядок дня: «Подъем — 07:00. Завтрак — 07:30. Построение и занятия — 08:30. Второй завтрак — 13:00. Построение и занятия — 14:15. Чай — 17:00. Обед — 19:30. Если не последует иных указаний, офицеры свободны с 17:00.» Под заголовком «Текущие приказы и распоряжения» на доске было пусто. Гай потрогал рукой старомодную батарею парового отопления и почувствовал, к немалому своему удивлению, что она горячая. Батареи, по-видимому, плохо согревали окружающий воздух, ибо в каком-нибудь ярде от них тепла не ощущалось. Гай представил себе шумных мальчишек, отталкивающих друг друга, чтобы посидеть на теплых батареях, мальчишек в плотно облегающих брюках, с аденоидами и ознобышами; а может быть, привилегией сидеть на батареях пользовались только старшие ученики и одиннадцать игроков из футбольной команды-победительницы. Несмотря на опустение, Гай представлял себе всю школу — заведение и не очень прогрессивное, и не очень преуспевающее. Младшие преподаватели, наверное, часто менялись, прибывали с большим блеском, вылетали с большим треском; половину мальчиков принимали на условиях тайно сниженной оплаты: никто из них никогда не становился высокообразованным, не сдавал экзаменов в приличное закрытое привилегированное среднее учебное заведение, не возвращался отметить день своего выпуска, никогда не вспоминал добрым словом проведенные в этой школе годы, а если и вспоминал, то со стыдом и отвращением. Уроки но истории были, конечно, патриотичными по замыслу, но высмеивались молодыми преподавателями. Никакой своей школьной песни в Кут-эль-Амаре не было. Обо всем этом можно было догадаться, по мнению Гая, по одним только запахам в этом покинутом здании.
«Что ж, — подумал Гай, — я ведь поступил в армию не из соображения личных удобств». Он знал, что когда-то придется жить в плохих условиях. Жизненные условия в
Тем не менее настроение Гая в этот темный вечер явно испортилось. Въезд и размещение в этом доме, возможно, не что иное, как микрокосм того нового мира, для борьбы с которым он и вступил в армию. Дом покинуло нечто совершенно ненужное, слабая пародия на цивилизацию, а он и его друзья принесли с собой в этот дом новый мир — мир, который повсюду вокруг Гая принимал твердые очертания, окруженный колючей проволокой и воняющий карболкой.
Колено Гая болело теперь больше, чем когда-либо. Он горестно прихромал в свою комнату, разделся, повесил одежду на заднюю спинку койки и улегся, не погасив единственной электрической лампочки, ярко светившей ему прямо в глаза. Он уснул, но вскоре был разбужен вернувшимися из бара шумными коллегами.
6
Ничего плохого об офицерах из центра формирования и подготовки Гай сказать не мог. В смущение его приводило, пожалуй, то обстоятельство, что они почти во всем походили на вновь прибывших. У них даже были свои «дядюшки»: добродушный, несколько полноватый учитель Блейк, которого все звали Коротышкой, и каучуковый плантатор с Малайского архипелага по имени Родерик. Впечатление создавалось такое, будто Гай и прибывшие с ним офицеры повернули где-то за угол и неожиданно оказались перед зеркалом, в котором увидели четкое отражение собственных персон. Гаю казалось, что в кут-эль-амарской школе просто стало в два раза больше молодых офицеров. Их уменьшили и изобразили в карикатурном виде путем дублирования, а вся иерархическая структура армейской жизни была опозорена этой конгрегацией столь большого числа офицеров, имеющих одинаковое воинское звание. Кадровые офицеры, которым была поручена подготовка младших офицеров, жили в отведенных им комнатах, более или менее точно появлялись на занятиях, в рабочие часы лениво переходили из одного класса в другой и с завидной пунктуальностью исчезали в конце рабочего дня. Инструктор-сержант во время приближения кого-нибудь из кадровых офицеров, не считаясь со званиями офицеров в его группе, часто говорил: «Ну-ка, будьте повнимательней, к нам идет офицер». Солдаты из команды обслуживания и инструкторы-сержанты подчинялись сержанту-квартирмейстеру. Вторые лейтенанты не несли за них никакой ответственности и не имели никаких нрав по отношению к ним.
Условия жизни стали несколько более сносными. Появились некоторые самые необходимые предметы мебели; создали столовую комиссию, и Гай стал ее членом; питание улучшилось; начал работать бар. Предложение взять напрокат радиоприемник в ходе горячего обсуждения было провалено совместными усилиями пожилых и бережливых. Из полкового склада предметов хозяйственно-бытового обихода получили мишень для игры «метание стрелок» и стол для пинг-понга. Однако в вечерние часы ничто из этого не удерживало офицеров в заведении. Саутсанд располагал танцевальным залом, кинотеатром и несколькими отелями, к тому же и денег у офицеров стало больше. Возвратившись из отпуска, каждый из них обнаружил уведомление о возможности получить задолженность по денежному содержанию и довольно много совершенно неожиданных надбавок. Все должники Гая, за исключением Сарам-Смита, расплатились с ним. Сарам-Смит заявил:
— Что касается той пятерки, «дядюшка», если для вас она не имеет особого значения, я отдам ее несколько позднее.
Гаю казалось, что в использовании слова «дядюшка» при обращении к нему теперь появился некоторый нюанс. Если раньше это слово произносилось от всей души и выражало уважение младшими старших, то теперь оно звучало с заметной иронией. В Саутсанде молодые офицеры чувствовали себя довольно свободно: они подхватывали в городе девушек, выпивали в местных отелях и барах, считали, что в свободное время они никому не подконтрольны. В казарменном городке алебардистов Гай был связующим звеном между ними и старшими но положению и чину. Здесь же он был хромым старым хрычом, не отличавшимся в работе, не участвовавшим в шутках и забавах. Раньше он всегда был с ними и пользовался их уважением и признанием, доходившими до абсурда. Теперь же несгибающаяся в колене нога и трость удерживали Гая на расстоянии от них.
Его освободили от строевых занятий и от занятий по физической подготовке. Он ковылял в одиночестве в гимнастический зал, где они занимались в составе группы, и в таком же одиночестве ковылял за ними, когда они возвращались. Им выдали полевую форму одежды, и они надевали ее на занятия. Вечером желающие могли переодеваться в повседневное обмундирование. Никаких приказов или распоряжений на этот счет не поступало. Парадного обмундирования не было. На занятиях изучали стрелковое оружие и утром, и во второй половине дня. Занятия проводились в соответствии с наставлением, страница за страницей, рассчитанным на усвоение даже самым бестолковым новобранцем.