Офицеры и джентльмены
Шрифт:
— Для настоящего момента эти слова устарели, — заметил Гай.
— А вы знаете, «дядюшка», что не выходит у меня из головы все время? — спросил де Сауза. — Картина времен прошлой войны, которую я видел в одной из галерей. На ней изображено проволочное заграждение и висящее на нем, словно садовое пугало, тело убитого солдата. Не очень-то хорошая работа. Я забыл ее автора. Подделка под Гойю, видимо.
— Я не думаю, что эти песни действительно нравятся солдатам. Они слышали их на концертах, устраиваемых ассоциацией зрелищного обслуживания войск, и теперь вот поют их. По-моему, в ходе войны, так же как и в прошлом, появятся новые хорошие песни.
— Я почему-то сомневаюсь в этом, — сказал де Сауза. —
— Ты говоришь об этом, Франк, просто для того, чтобы расстроить меня?
— Нет, «дядюшка», чтобы подбодрить самого себя.
Вернувшись в лагерь, они обнаружили в нем все признаки новой паники.
— Вам срочно явиться в канцелярию, сэр.
В канцелярии батальонный писарь и Сарам-Смит упаковывали документы. Разговаривавший по телефону начальник штаба махнул Гаю рукой, предлагая ему пройти к подполковнику Тиккериджу.
— Почему, черт возьми, вы вывели свою роту на всю ночь, не позаботившись при этом об установлении связи со штабом? Вы представляете, ведь если бы управление воинскими перевозками, как обычно, все не перепутало бы, то бригада выступила бы без вас и вы вернулись бы в пустой лагерь. Разве вам не известно, что любой план занятий со ссылками на соответствующую карту следует направлять начальнику штаба?
Гаю это было известно, и он сделал все как положено. Сандерс отсутствовал в тот вечер, и Гай вручил план Сарам-Смиту. Однако Гай промолчал.
— Ну что, вам нечего сказать?
— Виноват, сэр.
— Ну ладно. Проследите, чтобы четвертая рота подготовилась к отбытию в двенадцать ноль-ноль.
— Есть, сэр. Нельзя ли узнать, куда мы отправимся?
— Выезжаем для посадки на суда в Пемброк-Док.
— Чтобы следовать в Кале, сэр?
— Это, пожалуй, наиглупейший вопрос из всех, когда-либо заданных мне. Вы что же, совсем не следите за новостями?
— Со вчерашнего вечера и до сегодняшнего утра не следил, сэр.
— Тогда понятно. Немцы заняли Кале. Идите в роту и готовьте ее к выступлению.
— Есть, сэр.
Возвращаясь в роту, Гай вспомнил, что, согласно последнему письму Тони Бокс-Бендера, его батальон находился в Кале.
2
Вот уже две недели, как почта в алебардийскую бригаду не поступала. Когда она наконец пришла, Гай получил два письма от отца, написанные с интервалом в десять дней.
«Отель „Морской берег“,
Мэтчет, 2 июня.
Дорогой Гай.
Мне неизвестно, где ты сейчас находишься, видимо, ты не имеешь права сообщать такие данные, однако надеюсь, что это письмо дойдет до тебя, где бы ты ни был, и ты поймешь, что я всегда о тебе думаю и часто молюсь за тебя.
Тебе, наверное, писали, что Тони был в Кале и что никто из них не вернулся оттуда. Его считают без вести пропавшим. Анджела решила, что он попал в плен, но и ты, и я слишком хорошо знаем и его самого, и его батальон, чтобы согласиться с такой возможностью.
Он всегда был очень хорошим и веселым мальчиком, и я не смог бы просить более почетной смерти для любого из тех, кого я люблю. Это достойная смерть, о которой мы молимся.
Если получишь это письмо, напиши, пожалуйста, Анджеле.
Преданный тебе, нежно любящий отец — Дж. Краучбек».
«Отель „Морской
Мэтчет, 12 июня.
Дорогой Гай.
Я уверен, что ты написал бы мне, если бы это было возможно.
Тебе сообщили новости о Тони? Он — военнопленный, и Анджела, естественно, я думаю, в восторге просто потому, что он жив. Конечно, на то была божья воля, но радоваться я не в состоянии. Все указывает на то, что война будет длительной, более длительной, пожалуй, чем первая. Провести многие годы в безделье, отрезанным от своих соотечественников, полным сил и энергии, — это ужасное испытание для любого в возрасте Тони.
Гарнизон города сдался не по своей воле. Таков был приказ вышестоящего командования. Что ж, сейчас наша страна совершенно одинока, но я считаю, что это вовсе не плохо. Англичанин сражается лучше всего, когда его припирают к стенке. В прошлом мы тоже часто ссорились с союзниками, и, как я считаю, виноваты в этом были мы сами.
В прошлый вторник был день рождения Айво, и я в связи с этим много думал о нем.
Я здесь не совсем бесполезен, нашел себе кое-какое применение. С восточного побережья сюда перевели частную подготовительную школу (католическую). Не могу припомнить, сообщал ли я тебе об этом. Очаровательные директор и его жена, пока школа переезжала, жили здесь, в отеле. Школа испытывала острую нужду в учителях, и, к моему огромному удивлению и радости, они попросили меня взять на себя один класс. Мальчики в классе очень хорошие, и, ты знаешь, мне даже платят за работу. Это неплохо, если иметь в виду, что цены в отеле все время повышаются. Я не без интереса освежил свои познания греческого.
Преданный тебе, нежно любящий отец — Дж.Краучбек».
Эти два письма Гай получил одновременно, в день, когда немцы вошли в Париж. Он и его рота располагались тогда в приморском отеле в графстве Корнуолл.
За восемнадцать дней после того, как они покинули Олдершот, произошло очень многое. Тем, кто следил за событиями и размышлял относительно будущего, казалось, что потрясено само основание мира. У алебардистов ужасные события происходили одно за другим. Утром в день их отбытия из Олдершота из штаба района поступил срочный приказ подготовить личный состав к неприятным известиям. Уже одно то, что их направляли в Уэльс, было достаточно плохой приметой. Они погрузились на три допотопных разного типа торговых судна и оборудовали себе подвесные койки в пыльных трюмах. Их кормили морскими сухарями. Душной теплой ночью они устраивались спать где попало на палубах. Пары были подняты, любая связь с берегом запрещена.
— Я не имею ни малейшего представления, куда мы пойдем, — сказал подполковник Тиккеридж. — Я разговаривал с ответственным за посадку офицером штаба. То, что мы появились здесь, для него, кажется, вообще было большой неожиданностью.
Утром следующего дня им приказали выгрузиться на берег, и они видели, как эти три судна вышли из порта пустыми. Бригаду расчленили по батальонам и расквартировали в близлежащих городках, предоставив им базарные лавочки и склады, которые пустовали уже девятый год, с начала экономического спада. Все части и подразделения горячо принялись за устройство своего жилья, приступили к обычной боевой подготовке и играм в крикет.
Затем всю бригаду снова собрали в порту и погрузили на те же суда, потрепанные теперь еще больше, ибо в прошедшие дни на них перебрасывалась из Дюнкерка не менее потрепанная английская армия. Впрочем, на одном из судов уютно устроился потерявший свои пушки боевой расчет голландской артиллерийской батареи. В Дюнкерке им как-то удалось попасть на борт этого судна. В Англии, как казалось, никто ими не интересовался и тем более не имел места для их размещения. Так они и оставались на судне, печальные, флегматичные и очень вежливые.