Офсайд

Саваж Шей

Я потер глаза и снова покачал головой.

– Мне нужна правда, – сказал я ему. – Никакой больше ахинеи.

– Верно, – поддержал он и прочистил горло. – Этого... эм... достаточно для одной встречи?

Его голос надломился, и когда я взглянул на него, то подумал, что он останется или начнет плакать. Он выглядел совершенно обезумевшим, и я не знал, как быть.

– Ты в порядке? – спросил я в замешательстве.

Он рассмеялся, без тени веселья в голосе, а затем вновь уронил голову на руки.

– Клянусь, Томас, – сказал он, – клянусь если бы я знал, то что-нибудь предпринял... Настаивал бы... Но сказанное твоим отцом

имело смысл, по крайней мере, в то время. Я не хотел причинить тебе вред. Я не хочу навредить тебе или усугубить ситуацию. Я ни хрена не знаю о детях... но в любом случае ты уже не ребенок... но я приехал тогда не за тобой. Был там не за этим. Дерьмо.

– Что он сказал? – спросил я. – Что папа тебе сказал?

– Уверен, что хочешь знать больше?

Я мог лишь кивнуть. В горле стоял ком и приходилось постоянно сглатывать. Я отпил ледяной воды из своего стакана и на некоторое время уставился на свои руки.

– Когда я тебя увидел, то не знал, что делать. В смысле, ты же только что потерял мать, а я впал в шок, как только тебя увидел. Помню, как направился к тебе – ты сидел в мягком кресле – а затем остановился. Я не знал, что тебе сказать. Совершенно растерялся. Думаю, в тот момент я вообще был готов уйти и, может, попытаться связаться с тобой позже, но тут твой... твой отец подошел ко мне.

– Должно быть он знал... как-то узнал меня... или просто увидел сходство и сделал собственные выводы. Не знаю. Но он остановил меня, чтобы я не приблизился к тебе, сказал, что знал, кем я был, и чтобы не расстраивал его сына сильнее, чем тот уже расстроен. Помню, что вроде поднял на него глаза – на Лу – и, кажется, спросил мой ли ты. Он довольно ясно дал понять, что именно он тебя вырастил и что мне нужно уйти. Я не собирался устраивать сцен на панихиде и, как уже сказал, у него было право. Я не хотел тебя расстраивать. Он взял у меня номер и сказал, что перезвонит через пару дней, но не перезвонил. В итоге спустя две недели я сам ему набрал. Он сказал, что ты ничего обо мне не знаешь и он в свою очередь тоже. Тогда-то он и спросил мое имя, что показалось мне странным ведь ранее он сказал, что знает кто я. Я ему сказал, и он изменился. Тогда-то я и выяснил, что Фрэн не сказала ему моего имени, но... назвала тебя в мою честь. Он оцепенел – с минуту, а затем начал смеяться и довольно быстро вновь успокоился. Я решил, что он должно быть... должно быть горюет вот таким своеобразным образом.

На этот счет у меня были собственные предположения.

– Спустя некоторое время он согласился со мной встретиться, – сказал Томас Гарднер. – Я прилетел в Портленд, и мы встретились за обедом. Он многое рассказал о тебе – как сильно тебе...

Он замолчал и отвел взгляд.

– Что? – поторопил я.

– Как сильно тебе нравилось играть в футбол, – наконец произнес он. – Что ты был каким-то вратарским вундеркиндом или типа того и хотел играть профессионально. Сказал, что твоя мать не хотела, чтобы ты меня знал – что никогда не желала, чтобы я узнал о тебе. Что если я войду в твою жизнь, то для тебя все только усложнится. Ты только недавно потерял мать и в твоей жизни итак хватает хаоса.

– Я не мог с этим поспорить, – продолжил он. – Мне не хотелось быть помехой. Мы общались раз в несколько месяцев и по большей части он рассказывал о твоей игре в футбол. Однажды он даже сказал, что у тебя есть альбом и что тебе нравилось рисовать, но думаю это у него случайно

выскользнуло.

Впервые за долгое время я встретился с ним глазами. Он одарил меня полуулыбкой, которая стала еще одной возможностью для меня охренеть. Каждый взгляд на него, словно в зеркало.

– Я почувствовал... гордость, – тихо произнес он, – когда он это сказал. Словно... возможно, ты унаследовал от меня что-то еще, помимо непокорных волос.

Я слегка усмехнулся и провел рукой по непослушным волосам.

– Все не так плохо, если подстригать покороче, – сказал он.

– Николь нравится, когда они чуть отросшие.

– Она кажется очень хорошей девушкой.

– Так и есть, – сказал я, тут же встав в оборонительную позицию. Если он хотя бы попытается намекнуть, что ей не место в моей жизни...

– Спокойно, – он вскинул руки ладонями вперед. – Это был комплимент. Я рад, что она у тебя есть и что ты живешь с ней и ее отцом.

Я чуть расслабился, но мысли и эмоции все еще были в раздрае. Он ничего обо мне не знал, а мама не хотела, чтобы я знал о нем. Так почему она назвала меня в его честь? Зачем?

Я результат пьяного перепиха.

Я снова сглотнул.

– В общем, – продолжил он. – Время шло, и я продолжал спрашивать, когда настанет подходящее время рассказать тебе. Он продолжал откладывать. В твоей жизни вечно возникали какие-то глобальные вещи – турнир, встреча со скаутами, а затем это... эм... Рил Мессис или как его?

Я рассмеялся.

– Реал Мессини.

– Да, оно самое, – он энергично закивал. – Постоянно было что-то важное и он не хотел переворачивать твою жизнь прямо перед чем-то значимым. Он рассказал, как ты мечтал играть профессионально и что если ты в конце концов попадешь в ту команду, это будет грандиозным событием. А если в то время выяснится что-то о твоих родителях, то это станет скандалом или что-то вроде того.

Он вздохнул.

– Я не хотел соглашаться, но он... он убедил меня, что это правильный поступок. Я согласился, что если ты станешь профи, то я отступлю – перестану предпринимать попытки с тобой увидеться. Я доверял его суждениям. В смысле, он знал тебя и жил с тобой. По сути он был твоим настоящим отцом. Я понимал это и никогда не пытался заменить его, Томас – клянусь.

Он посмотрел на меня так настойчиво, что я не знал плакать мне или смеяться. Мой настоящий отец... настоящий отец... настоящий отец. Что нахрен это значило? Мужик, который бил меня? Тот, кто сказал, что я во всем виноват и не позволял даже прикасаться к пианино, потому что оно было ее? Человек, который шлепал меня каждый раз, как я осмеливался упомянуть ее имя? С долгую минуту мы просто смотрели друг на друга. Может, он больше не мог выдержать тишины, так как в итоге заговорил.

– Лу был твоим настоящим отцом. Я это знаю и никогда не буду пытаться занять его место.

Мой рот открылся без какой-либо связи с разумной частью мозга.

– Он издевался надо мной, – тихо произнес я.

Я не сводил с него взгляда, наблюдая, как в его глазах обнадеживающая настойчивость сменяется легкой растерянностью, переходящей в медленное понимание, а затем в абсолютную холодную ярость.

– Он что?

Костяшки его пальцев побелели, когда он стиснул свой стакан с водой, а мгновение спустя тот треснул.

В «Юлии Цезаре» Шекспир поведал нам: «Дела людей, порочные и злые, переживают их»¹²⁷.