Огнеглотатели
Шрифт:
Он говорил о будущем, о том, кем потом станет.
— Понятно, я пойду по строительной части, как папа, — рассуждал он. — Папа говорит, что поначалу мне поможет. Тут в городе много чего будут строить. Офисы, рестораны, отели, шоссе. На много лет работы хватит. Только бы начать поскорее. Деньги в кармане, пиво ручьем, девушки. Во, смотри. — Он вздернул рубашку, повернулся, показал мне спину. — Прошлая неделя у него хорошая выдалась, мне еще фунт перепал, так я голову докрасил.
Это он про свою татуировку, дракона. Челюсти с огромными зубищами, раздвоенный язык прямо между лопаток, а туловище все в чешуе так по спине и изгибается,
— Классно, — сказал я, и мы оба усмехнулись.
— Угу, — сказал он. — Классно, только тебя от него воротит.
На солнышке все еще было по-летнему тепло. На берегу расположились несколько семейств, сидели на подстилках. Малышня с воплями носилась по мелководью. Собаки кидались в волны. Деревянное прибрежное кафе было открыто, обтрепанный флажок бился на ветру. Где-то вдали на фургоне мороженщика играла песня — «Ах, боже, да что же такое».
— А вот ты, — сказал Джозеф, — найдешь себе какую-нибудь выпендрежную работу. И свалишь отсюда. И мы больше никогда не увидимся.
— Ни за что.
— Свалишь-свалишь. — Он дал мне тумака, и мы оба захихикали. — Мы это оба знаем. Ну да ладно. Дело понятное. А пока мы все равно дружим. — И как ткнет пальцем куда-то: — Чтоб мне провалиться!
А там идет Дэниел, совсем один. Подвернул джинсы и шлепает по воде.
— Интересно, с какой радости этаких типов заносит в места вроде наших? — спросил Джозеф.
— Мама говорит, они в Ньюкасле работают.
— Это ладно, но тут-то им что надо? В Кили-Бей! Тут, кроме угля на пляже и угля в море, ни фига нету. Захудалый у нас городишко. Отжил свое.
Я огляделся: дюны, пляж, полоса соснового леса к северу, обветшалые деревянные дачки, крыши понурой деревушки. Дальше от моря — коперы, потом вересковые пустоши.
— Может, им кажется, что тут красиво или еще что.
— Красиво! — Он ткнул меня локтем. — Да чего тут красивого? Ладно, пошли знакомиться.
Мы поднялись и побрели по песку через маячный мыс. Дэниел стоял рядом с лужей в камнях — подбирал голыши, всматривался в воду, опускал голыши на место. Подержал что-то недолго в руке и, прежде чем положить на место, улыбнулся.
— Ух ты, — сказал Джозеф. — Ишь, какой красавчик.
И двинул вперед по камням. Я следом, отстав на пару шагов.
— Привет, новенький, — сказал Джозеф, подойдя метра на три. — В смысле, привет, как жизнь, рад познакомиться.
Дэниел стоял по икры в чистой воде и держал в руке сандалии. Одет он был в просторную футболку. Кожа загорелая. Отвел с лица волосы, глянул на нас чистыми голубыми глазами.
— Я «привет» сказал, — напомнил Джозеф. — Ты глухой или тупой?
— Привет, — ответил Дэниел.
Наклонился, взялся еще за один голыш.
— Ты тут, смотрю, наших крабов пугаешь, — сказал Джозеф. — И нашим морским звездам покою не даешь.
Он взял камень размером с кулак и шваркнул его Дэниелу в заливчик.
— Джозеф, кончай, — прошептал я, а он — ноль внимания.
— Оставь бедную морскую живность в покое, — говорит. — Что они тебе сделали?
А Дэниел на нас даже не смотрит. Вылез из заливчика с другой стороны и пошел прочь.
— Хлюпик, что ли? — сказал Джозеф. Ухмыльнулся. — Похоже на то. — Толкнул меня локтем. — Похоже на то! Глухой, тупой, да еще и хлюпик.
В небе загудел двигатель. Дэниел посмотрел вверх, но это просто самолет делал разворот над морем, прежде чем заходить на посадку в Ньюкасле. Он снова посмотрел на нас.
— Я — Джозеф Коннор! — сказал Джозеф. — А это — мой дружок Бобби Бернс! Ты смотри не оступись, красавчик. Мы ведь можем оказаться поблизости.
Дэниел шел дальше, снова по воде, к своему дому.
Джозеф рассмеялся.
— А с тобой что такое? — спросил он.
— Ничего, — ответил я.
— Ладно. Пусть знает, чьи это места. Эй! — заорал он. — Хлюпик!
Дэниел идет себе и идет.
Джозеф вытащил из кармана нож в ножнах, вытянул его, поднял повыше. Дотронулся до острия и засмеялся сквозь стиснутые зубы.
— Хо-хо, — говорит. — Пошли поиграем в войнушку.
9
Мы пошли в сосны. Земля там была мягкая, свет пятнистый. Тут все любили играть, и именно здесь все играли в войну. Подальше от тропинок были ямы, землянки, окопы. На деревьях висели веревки, некоторые с петлями на концах. На коре были вырезаны имена. Многим из них было уже очень много лет, появились они тогда, когда мой папа сам был мелким. Сколько кто себя помнил, именно тут ребята понарошку сражались с немцами и японцами. Сосны становились Соммой или бирманскими джунглями, побережьем Нормандии, улицами Берлина. Ребята воображали себя ковбоями или индейцами, шли друг на друга с ружьями или томагавками. Они представляли, что они христиане и мусульмане, и рубились в Крестовых походах. Здесь их мучили, вешали, топили, четвертовали. Жрецы-ацтеки вырывали им сердца, древние римляне бросали их на съедение львам, а пещерные люди дубасили своими палицами. Случалось, что тут все прямо звенело от криков: «Хватай! Мочи его! Вздергивай! Умри, негодяй!»
Джозеф швырнул нож, тот впился в дерево. Джозеф как захохочет.
— Валяй, — говорит. — Вытягивай. А там — спорим, ты меня не догонишь!
Я подошел, вытащил нож, и тут он вдруг навалился сзади, выкрутил нож из руки и приставил мне к горлу.
— Медленно шевелишься, малыш Бобби, — говорит. — И моргнуть не успеешь, как я тебе горло перережу.
И опять как захохочет.
— Я еще подумаю, может, стану не строителем, а наемником, — говорит. — Мир посмотрю. Приключения. Война.
Он вогнал нож в дерево.
— Все, ты готов! — крикнул потом.
Мы побежали между деревьями, в руках — сухие ветки вместо винтовок. Спрыгнули в траншею. Выглянули за бруствер. Сквозь деревья видно было людей на берегу. Мы зарядили мортиру и зажали уши руками перед выстрелом. Сползли вниз и стали изображать разрывы снарядов вдалеке. Потом еще раз выглянули за бруствер.
— Там живые остались, — сказал Джозеф, и мы зарядили мортиру по новой.
Так мы играли примерно час, понарошку насылая смерть и разруху на Кили-Бей, а потом уселись рядом, прислонившись к шершавому сосновому стволу. Джозеф почистил нож, несколько раз воткнув его в песчаную почву, пока лезвие не заблестело.