Огнем и мечом. Дилогия

Сенкевич Генрик

– Только бы нам муравейник этот, что впереди, проскочить и в Збараж добраться, покуда Хмельницкий с татарами не заняли всю окрестность, – говорил пан Михал.

Он прослышал в дороге, что региментарии собрались в Збараже и в его стенах намерены обороняться, – потому они туда и спешили, справедливо рассудив, что и князь Иеремия со своей дивизией к региментариям должен присоединиться, тем паче что часть его сил, и немалая, имела locum [184] в Збараже. Меж тем начались околицы Проскурова. Тракт заметно стал посвободней: в каких-нибудь десяти милях отсюда стояли коронные хоругви, и казацкие ватаги близко подходить не смели, предпочитая в безопасном отдалении дожидаться, пока с одной стороны подойдет Бурляй, а с другой Хмельницкий.

184

место, жилище. Здесь: постой (лат.).

– Десять миль всего! Только десять миль! – повторял, потирая руки, Заглоба. – Лишь бы добраться до первой хоругви, а там без препятствий до Збаража доедем.

Володыёвский, однако, решил запастись в Проскурове свежими лошадями, поскольку купленных в Бареке они уже совсем загнали, а Бурляевых скакунов хотели приберечь на крайний случай. Предосторожность такая была отнюдь не лишней: разнесся слух, будто Хмельницкий уже под Староконстантиновом, а хан со всеми ордами валит от Пилявцев.

– Мы с княжной здесь останемся, лучше нам в городе на рыночной площади не показываться, – сказал маленький рыцарь Заглобе, когда в версте от Проскурова им попался на глаза заброшенный домик, – а ты поспрашивай горожан, не продаст ли кто лошадей, а может, сменять захочет. Темнеет уже, но нам так и так всю ночь ехать.

– Я скоро вернусь, – пообещал Заглоба и поскакал в сторону города.

Володыёвский же велел Редзяну ослабить у седел подпруги, чтобы дать отдохнуть бахматам, а сам отвел княжну в горницу и предложил для подкрепления сил выпить вина и вздремнуть немного.

– Хотелось бы до рассвета эти десять миль проделать, – сказал он ей, – тогда и отдохнем спокойно.

Но не успел он принести провизию и мехи с вином, как во дворе зацокали копыта.

Маленький рыцарь выглянул в окошко.

– Пан Заглоба вернулся – видно, не достал лошадей, – сказал он.

Едва он договорил, дверь из сеней распахнулась и на пороге появился Заглоба – бледный до синевы, запыхавшийся, взмокший.

– На конь! – закричал он.

Володыёвский был достаточно искушенный воин, дабы в подобных случаях не терять времени на расспросы. Он не захотел даже на секунду задержаться, чтобы спасти мех с вином (о котором, впрочем, позаботился Заглоба), мигом подхватил княжну, вывел ее во двор и посадил в седло, а затем, проверив торопливо, подтянуты ли подпруги, приказал:

– Вперед, братцы!

Застучали копыта, и вскоре люди и лошади, точно вереница призраков, скрылись во тьме.

Долго скакали, не переводя духа; лишь когда от Проскурова их отделяло не менее мили и мрак перед восходом луны сгустился настолько, что можно было не опасаться погони, Володыёвский, догнавши Заглобу, спросил:

– Что случилось?

– Погоди, пан Михал, погоди! У меня чуть ноги не отнялись… Уф! Дай отдышаться!

– Что же все-таки приключилось?

– Сатана собственной персоной, клянусь, сатана либо змий, у которого одну голову снесешь, другая тотчас вырастает.

– Да говори же ты толком!

– Я Богуна видел на рынке.

– А ты в своем уме, сударь?

– На рыночной площади видел собственными глазами, а при нем еще человек пять или шесть – у меня ноги едва не отнялись, не до счету было… Факелы над ним держали… Ох, чую, бес какой-то нам помехи не устает придумывать; нет, не верю я боле в счастливый исход нашего предприятья. Что его, дьявола, смерть не берет, что ли? Не говори ничего Елене… О Господи! Ты его зарубил, Редзян выдал… Ан нет! Живехонек, на свободе и поперек пути норовит стать. Уф! Всемогущий Боже! Слово даю, пан Михал, лучше spectrum на погосте увидеть, нежели этого злодея. И везет же мне, черт подери, всегда и везде именно я его встречаю! Везенье называется – врагу такого не пожелаешь! Неужто, кроме меня, нет на свете людей? Пусть бы другим встречался! Нет, одному мне только!

– А он тебя видел?

– Кабы видел, тебе бы меня не видать, пан Михал. Этого еще не хватало!

– Хорошо бы знать, – сказал Володыёвский, – за нами он гонится или к Горпыне на Валадынку едет, надеясь нас перехватить по дороге?

– Сдается мне, что на Валадынку.

– Так оно, верно, и есть. Стало быть, мы едем в одну сторону, а он в другую, и теперь уже не миля, две нас разделяют, а через час и все пять наберутся. Покамест он в дороге про нас узнает да повернет обратно, мы не то что в Збараже – в Жолкви будем.

– Думаешь, пан Михал? Ну, слава Богу! Точно бальзам пролил на душу… Но скажи на милость, как могло оказаться, что этот черт на свободе, если Редзян его коменданту влодавскому выдал?

– Убежал, да и только.

– Головы рубить таким комендантам! Редзян! Эй, Редзян!

– Чего изволите, сударь? – спросил слуга, придержав лошадь.

– Ты кому Богуна выдал?

– Пану Реговскому.

– А кто он такой, этот пан Реговский?

– Важная птица, поручик панцирных войск из королевской хоругви.

– Ах ты, черт! – воскликнул, хлопнув в ладоши, Володыёвский. – Теперь я все понял! Ваша милость запамятовал – нам пан Лонгинус рассказывал, как неприятельствуют между собой Скшетуский с Реговским. Реговский этот пана Лаща, стражника, родич и за его позор odium [185] затаил на пана Яна.

– Понятно! – вскричал Заглоба. – Назло отпустил Богуна, значит. Но это дело подсудное, тут плахой пахнет. Я первый поспешу с доносом!

– Приведи Господь с ним встретиться, – пробормотал Володыёвский, – тогда и в трибунале нужды не будет.

185

ненависть (лат.).

Редзян не понял, о чем идет речь, и, ответив Заглобе на вопрос, снова поскакал вперед к Елене.

Всадники теперь ехали неторопливо. Взошел месяц, туман, поднявшийся вечером с земли, опал – ночь сделалась ясной. Володыёвский погрузился в свои мысли. Заглобе понадобилось еще немалое время, чтобы прийти в себя от пережитого потрясенья. Наконец он заговорил:

– Ох, несдобровать теперь и Редзяну, попадись он Богуну в руки!

– А ты скажи ему новость, пусть натерпится страху, а я с княжной поеду, – предложил маленький рыцарь.