Огнем и мечом. Дилогия
Шрифт:
– Тихо! Может, еще проскочат! А нет, будем защищаться.
Между тем татары приблизились. Одни из них, полагая, что беглецы впереди, и впрямь проскочили мимо, другие же замедлили шаг, осматриваясь вокруг себя и ощупывая деревья.
Рыцари затаили дыханье.
«Хоть бы который-нибудь сюда свалился, – в отчаянье подумал Заглоба, – я б ему показал!..»
Вдруг во все стороны посыпались искры: татары принялись высекать огонь…
Вспышки озаряли дикие скуластые лица с выпяченными губами, дующими на труты. Несколько времени татары – зловещие лесные призраки – бродили
Но вдруг какие-то странные звуки, шум и невнятные восклицанья донеслись со стороны дороги, нарушая покой сонной чащи.
Татары попрятали кресала и застыли как вкопанные. Пальцы Володыёвского впились в плечо Заглобе.
Возгласы стали громче, внезапно вспыхнули красные огоньки и одновременно раздались мушкетные залпы – один, другой, третий, а следом крики: «Алла!», звон сабель, лошадиное ржанье. Топот копыт смешался с воплями: на дороге закипело сраженье.
– Наши! Наши! – крикнул Володыёвский.
– Бей, убивай! Бей! Коли! Режь! – ревел Заглоба.
Еще мгновение – и мимо ямы в страшном переполохе пролетели полсотни ордынцев, удиравших к своим что было духу. Володыёвский, не выдержав, кинулся вдогонку и помчался за ними по пятам в темной чащобе.
Заглоба остался один на дне ямы.
Он попытался было вылезти, но не смог. Все кости у него болели, ноги отказывались повиноваться.
– Ха, мерзавцы! Удрали! – сказал он, вертя во все стороны головою. – Хоть бы один остался – в приятной компании веселее было б торчать в этой яме. Жаль! Показал бы я голубчику, где раки зимуют! Ну, нехристи, изрежут вас там, как скотину! Боже милосердный! Шум-то все сильнее! Хорошо б, это был сам князь Иеремия, он бы вам задал жару. Кричите, кричите на своем басурманском наречье, скоро волки над вашими потрохами будут славить аллаха. А пан Михал хорош – одного меня кинул! Впрочем, не диво! Молод, вот и жаден до крови. После нынешней передряги я с ним пойду хоть в пекло – он не из тех, кто друга в беде оставляет. А этих троих как ужалил! Оса, да и только! Эх, был бы сейчас мех под рукою… Его уже небось черти взяли… растоптали кони. А вдруг гадюка заползет в эту ямищу да укусит… Ой, что такое?
Крики и мушкетные залпы стали отдаляться в сторону поляны и первого леса.
– Ага! – сказал Заглоба. – Наши вослед полетели! Слава всевышнему! Улепетываете, собачьи дети?!
Крики все более удалялись.
– Здорово они их! – не умолкая, бормотал шляхтич. – Однако, видать, придется мне посидеть в этой яме. Не хватает только волкам попасться на ужин. Сперва Богун, потом татарва, а напоследок волки. Пошли, Господи, Богуну кол острый, а волкам бешенство – о басурманах наши позаботятся сами! Пан Михал! Пан Михал!
Тишина была ответом Заглобе, только бор шумел – возгласы и те вдали замирали.
– Похоже, мне здесь спать придется… Пропади все пропадом! Эй, пан Михал!
Терпению Заглобы, однако, еще долгое предстояло испытанье: небо уже начало сереть, когда на большаке вновь послышался конский топот, а затем в лесном сумраке засверкали огни.
– Пан Михал! Я здесь! – закричал шляхтич.
– Что ж не вылезаешь?
– Ба!
Маленький рыцарь, нагнувшись над ямою с лучиной в руке, протянул Заглобе руку и молвил:
– Ну, с татарвой покончено. За тот лес загнали треклятых.
– Кого ж нам Господь послал?
– Кушеля и Розтворовского с двумя тысячами конницы. И драгуны мои с ними.
– А нехристей много было?
– Да нет! Тысчонки две-три, не более того.
– Ну и слава Богу! Дай же скорее выпить чего-нибудь, ноги совсем не держат.
Два часа спустя Заглоба, отменно накормленный и изрядно выпивший, восседал в удобном седле в окружении драгун Володыёвского, а маленький рыцарь, ехавший подле него, говорил так:
– Не печалься, ваша милость, хоть мы и не привезем княжну в Збараж, все лучше, что она не попала в руки к неверным.
– А может, Редзян еще повернет к Збаражу? – предположил Заглоба.
– Нет, этого он делать не станет. Дорога занята будет: чамбул тот, который мы отогнали, вскоре воротится и полетит за нами следом. Да и Бурляй, того гляди, нагрянет и раньше подступит к Збаражу, нежели Редзян туда подоспеет. А с другой стороны, от Староконстантинова, Хмельницкий идет с ханом.
– Господи помилуй! Так они с княжной все равно что в западню попадутся.
– Редзян смекнет, что надо между Збаражем и Сгароконстантиновом проскочить, пока не поздно, пока полки Хмельницкого или ханские чамбулы их не окружили. Я, признаюсь тебе, на него очень надеюсь.
– Дай-то бог!
– Малый, точно лиса, хитер. Уж на что ты, сударь, на выдумки тороват, а он тебя превзойдет, пожалуй. Сколько мы ломали головы, как княжне помочь, и в конце концов опустили руки, а появился он – все сразу пошло на лад. И теперь ужом проползет – со своей шкурой небось тоже жаль расставаться. Не будем терять надежды и положимся на волю Господню: сколько уже раз всевышний княжне посылал спасенье! Припомни, как сам меня ободрял, когда Захар приезжал в Збараж.
Заглобу эти слова маленького рыцаря несколько утешили, и он погрузился в задумчивость, а потом снова обратился к другу:
– Ты про Скшетуского у Кушеля не спросил?
– Скшетуский уже в Збараже и здоров, слава Богу. Вместе с Зацвилиховским от князя Корецкого прибыл.
– А что мы ему скажем?
– В том-то и штука!
– Он, как прежде, считает, что княжна в Киеве убита?
– Так и считает.
– А Кушелю либо кому другому ты говорил, где мы были?
– Никому не говорил: сперва, решил, с тобой надо посовещаться.
– По моему разумению, лучше покамест молчать обо всем, – сказал Заглоба. – Не дай бог, попадет девушка к казакам или татарам – Скшетуский вдвойне страдать будет. Зачем бередить поджившие раны?
– Выведет ее Редзян. Головой ручаюсь!
– И я бы своей с охотой поручился, да только беда нынче по свету как чума гуляет. Не станем ничего говорить и предадим себя воле божьей.
– Что ж, пускай будет так. А пан Подбипятка Скшетускому не проговорится?
– Плохо же ты его, сударь, знаешь! Он слово чести дал, а для литовской нашей жерди долговязой ничего святее нету.