Огнем и мечом. Россия между "польским орлом" и "шведским львом". 1512-1634 гг.
Шрифт:
На рассвете 21 ноября в лагере услышали оглушительный грохот. Это взорвалась мина под одной из крепостных башен. В стене образовался 20-метровый пролом. Трижды врывались через него в Смоленск королевские роты, и каждый раз их выбивали оттуда русские ратники. Штурм закончился неудачей. Но осада продолжалась. Тяжелые орудия, доставленные летом из-под Риги, вели круглосуточный обстрел крепости.
Гром пушек разъяснил сомневающимся, что Сигизмунд не собирается выполнять условия договора. Поскольку Семибоярщина действовала по указке оккупантов, симпатии провинции снова качнулись в сторону Лжедмитрия II. Ему присягнули не только Казань с Вяткой, но и прежде верная Москве Пермь. Перед сторонниками короля встала задача борьбы с «калужским царьком». Роль ударной силы в этой войне отводилась отрядам его прежнего союзника Яна Сапеги. Однако план наступления с треском провалился. Войска Заруцкого упредили оккупантов. В конце ноября они сами напали на «сапежцев»
ГЛАВА 21.
ПЕРВОЕ ЗЕМСКОЕ ОПОЛЧЕНИЕ.
СОЖЖЕНИЕ МОСКВЫ.
ПОЯВЛЕНИЕ ЛЖЕДМИТРИЯ III
Смерть Лжедмитрия II кардинально изменила политическую ситуацию в стране. Теперь единственным претендентом на русский трон остался королевич Владислав. Лишившись самозванца, казаки и жители Калуги встретились с послом Семибоярщины Юрием Трубецким. Выслушав его мирные предложения, калужане отправили в Москву депутацию выборных людей, чтобы ознакомиться с ситуацией в столице. Большинство бывшего тушинского руководства явно склонялось к признанию царем Владислава. Семибоярщина ликовала. Но ее радость оказалась преждевременной.
Вернувшись в Калугу, депутаты поведали «миру», что все грамоты и указы от Владислава приходят из-под Смоленска за подписью короля. В Москве они увидели негодующий народ, готовый в любую минуту броситься на предателей-бояр. Рассказали выборные и об иноземных войсках, распоряжавшихся в Кремле как у себя дома. Эти вести вызвали взрыв негодования среди простого люда. Собрание твердо решило: не признавать Владислава, пока он не прибудет в Москву, а польские войска не уйдут из России. Так борьба тушинских казаков с «лихими» боярами естественным образом переросла в войну против интервентов и их пособников. Это делало бывших воинов Лжедмитрия естественными союзниками земских отрядов, которые к тому времени уже формировались по всей стране.
Начало освободительному движению положило письмо Прокопия Ляпунова. Узнав о штурме Смоленска, вождь рязанских дворян обратился с посланием к Семибоярщине, где обвинил короля в нарушении договора и призвал всех патриотов к войне против иноземных захватчиков. Боярское правительство отреагировало оперативно. Из Москвы в Рязанскую землю отправилась рать во главе с воеводой Григорием Самбуловым. Вскоре верные Владиславу войска осадили в Пронске отряд Ляпунова. Деревянная крепость была достаточно прочной и надежной, в погребах хранилось много всевозможных припасов, но сил для обороны не хватало. Земских ратников было всего 200 человек. Однако Самбулову не удалось воспользоваться благоприятной возможностью. На выручку Ляпунову поспешил воевода Дмитрий Пожарский. Кроме гарнизона Зарайской крепости он привел с собой отряды из Коломны и Рязани. Самбулов отступил без боя. Вместо того чтобы сражаться с земской армией, он решил захватить оставшийся без гарнизона Зарайск. Однако Пожарский успел вернуться вовремя. На улицах посада перед крепостью завязалась жестокая битва.
Войско Самбулова было разгромлено и бежало из города. Вскоре к Ляпунову присоединились Казань, Муром, Нижний Новгород и другие города. Постепенно создавались условия для похода земских ополченцев на Москву.
А в русской столице к этому времени неизвестные патриоты составили и распространили обширное воззвание, озаглавленное как «Новая повесть о славном Российском царстве, о страданиях святейшего Гермогена и новых изменниках». В ней авторы обещали патриаршее благословение всем, кто поднимется на защиту родины. Однако, призывая народ к оружию, они предупреждали единомышленников, что не следует ожидать от находящегося в Москве первосвященника открытой поддержки восстания. «Что стали, что оплошали? — звучал со страниц повести их гневный вопрос. — Али того ждете, чтобы Вам сам великий тот столп (Гермоген. — Р.С.) своими устами
Повесть эта широко разошлась по стране. А следом за ней хлынули во все концы страстные письма и грамоты, в которых от имени патриарха патриоты призывали народ к восстанию против оккупантов и их пособников. Многие понимали, что Гермоген не мог лично составить все эти воззвания, ведь к тому времени Семибоярщина лишила его собственной канцелярии. Но ни у кого не возникало сомнений, что московский первосвященник всецело разделяет идеи авторов. Таким образом, октябрьское решение суда о роспуске служителей патриаршего подворья играло теперь против самих оккупантов. У них не было ни единой улики против признанного лидера патриотов. Чтобы исправить ситуацию Гонсевский и Мстиславский окружили Гермогена целой толпой соглядатаев. Они понимали, что хотя бы одну из грамот патриарх должен будет написать сам. И тогда он окажется наконец в их власти…
Вскоре ловушка сработала. Послание к нижегородцам Гермоген составлял в глубокой тайне. В нем он твердо и безоговорочно объявил всем русским людям, что освобождает их от присяги католику
Владиславу. «Латинский царь, — написал в этой грамоте Гермоген, — навязан нам силой, он несет гибель стране, надо избрать себе царя свободно от рода русского!»{134} Патриарх заклинает жителей Нижнего Новгорода не жалеть ничего и даже самой жизни для изгнания врагов и защиты веры. Своевременно получив донос, поляки устроили засады на дорогах и перехватили гонца с письмом Гермогена. Гонсевский потребовал от Думы самых суровых мер против «бунтовщиков», включая и их идейного вдохновителя — патриарха. В качестве доказательства были предъявлены листы с призывами к мятежу против Владислава.
Очевидно, полковник всю жизнь имел дело с ловкими интриганами. Принципиальных людей, готовых умереть за свои убеждения, ему в противниках иметь не доводилось. Гонсевский ждал, что Гермоген станет юлить, угодничать и отпираться, спасая жизнь. Но патриарх избрал совершенно иную тактику. Он и не подумал отрицать подлинности предъявленных грамот. Вместо этого Гермоген твердо заявил, что не поддерживает связей с инициаторами восстания против бояр и Владислава. Опровергнуть это утверждение Гонсевский не смог. Ни одной патриаршей грамоты в Рязань к Ляпунову или в Калугу к Заруцкому польские агенты не перехватили. Попытка же объявить изменой освобождение от присяги Владиславу, который и сам грубо нарушил условия Смоленского договора, немедленно натолкнулась на сопротивление думского большинства. Мстиславский и его подельники хорошо понимали, что расправа над патриархом при наличии столь слабых улик окончательно скомпрометирует их в глазах народа. В результате план Гонсевского с треском провалился: бояре приняли решение удовлетвориться объяснениями Гермогена и сохранить за ним пост главы церкви.
На какое-то время все вернулось на круги своя. Из Москвы снова потоком шли «патриаршие» воззвания. Часть их перехватывалась поляками, но привязать эти письма к Гермогену, чья подпись на листах отсутствовала, Гонсевский не мог. Между тем территория, которую контролировали сторонники земского движения, продолжала расширяться. На огромном пространстве от Северщины на юге до Вологды на севере и Казани на востоке русские города заявляли о желании участвовать в освободительном походе. Ляпунов координировал их действия и готовил силы для наступления на Москву. В начале февраля 1611 года калужские и рязанские воеводы согласовали планы общего похода на столицу. Вскоре их войска заняли Коломну и Серпухов.
К концу месяца отряды земского ополчения вышли на ближние подступы к Москве. Однако силы эти были очень разнородны. Слишком много времени уходило у них на всевозможные согласования. Действовать быстро и оперативно в таких условиях земские ратники не могли. Замысел Ляпунова был достаточно прост и логичен. После подхода к Москве главных сил он собирался призвать горожан к восстанию, а затем одновременными ударами снаружи и изнутри захватить крепостные укрепления.
Боярское правительство знало о планах земских воевод. Мстиславский издал указ об изъятии у горожан оружия. Солдаты Гонсевского забирали у москвичей не только пищали и сабли, но даже ножи и топоры. На городских заставах стражники тщательно обыскивали обозы. Это не помогало. Посадские жители деятельно готовились к боям с оккупантами. В город тайными путями доставлялись оружие и боеприпасы, мелкими группами просачивались воинские люди. Среди прочих к середине марта в Москву перебрался и князь Дмитрий Пожарский. Р.Г. Скрынников считает, что Ляпунов поручил ему возглавить выступление посадских жителей. «Если бы атака ополчения была поддержана восстанием внутри города, — пишет историк, — судьба боярского правительства была бы решена»{135}. К сожалению, это понимали и поляки. Их командиры сделали все, чтобы спровоцировать жителей на преждевременное выступление…