Огнем и водой
Шрифт:
В театральной деятельности Маркова как раз наступил перерыв, и это было очень кстати – Кирилл близко принял к сердцу случившееся с Верочкой. Переживал едва ли не столь же сильно, как и ее отец. В голосе друга звучало такое страдание, что Кириллу стало страшно. Он слишком хорошо знал Вадима. И понимал, что тот не переживет потерю дочери, даже если у него хватит воли не наложить на себя руки…
Люди иногда перестают жить не умирая.
В день операции Марков пошел в церковь и поставил свечку. Церковь была протестантской, но Кирилл подумал, что если Отец Небесный и правда существует, и если Он снисходит хотя бы иногда до просьб своих детей, то вряд ли станет вникать в конфессиональные различия.
В качестве старожила в Германии Кирилл смог дать Наташе несколько советов. В частности, рекомендовал не афишировать свою национальность. В то время русские еще не ассоциировались у западного обывателя с беспощадной мафией и тотальной коррупцией, напротив – русское было в моде, и ему самому до чертиков надоели политические дебаты, в которые его пытался втравить каждый второй из встреченных немцев. Нет, не хотел Кирилл Марков выступать в роли представителя России на Западе – чересчур большая ответственность. Политическими настроениями немцев интересовался мало. К тому же он едва сумел выучить несколько слов по-немецки. Это казалось странным – там, на другой стороне, ему случалось говорить на этом языке. Видимо, навыки отключались при возвращении. Работал какой-то защитный механизм, спасавший его от перегрузки. Тем не менее совсем не касаться политики было невозможно.
– Недавно один из этих господ весь вечер не давал мне проходу! – пожаловался он со смехом. – А повторял одно и то же – «Москва», «перестройка», «Горбачев»… Ничего больше не знал!
– Но против хорошеньких поклонниц ты не протестуешь! – сказала Джейн.
– Она ревнует, значит, любит! – улыбнулся Марков.
– Глупости! – возразила Джейн. – То есть, конечно, я тебя люблю. Иначе как, скажи, я могла бы быть с тобой столь долгое время? Только вот ревность и любовь это совершенно разные вещи…
– Она меня постоянно наставляет и ведет по жизни! – Кирилл обнял ее за плечо. – Я становлюсь сторонником матриархата!
В Германии Джейн сменила прическу на мальчишескую – короткую. Ей шло.
– Скучаешь по работе? – спросила Наташа.
Известие, что Джейн оставляет карьеру разведчицы, в свое время ее несказанно удивило. Ей казалось, что эта профессия из тех, что на всю жизнь.
– Мне тоже так казалось, – признался Кирилл. – До сих пор не верится, что все закончилось. Связи, Наташа, связи!
Джейн состроила гримасу.
– Если честно, то да, – призналась она. – Скучаю! Но у меня не было выбора.
– Не сочтите меня мужским шовинистом, – сказал Кирилл, – но я рад, что Джейн больше не бегает с маузером по странам, спасая демократию!
– Не припомню ничего похожего в своей карьере! – заметила Джейн. – И все-таки в тебе говорит этот русский патриархальный уклад. Как это у вас называется – «Домострой»?
– О чем ты, милая?! – спросил Кирилл. – В Советской стране все равны. Женщины на скаку останавливают лошадей, кладут рельсы…
Наташа смотрела, как они шутливо спорят о разных пустяках, и вздыхала про себя. Никогда, наверное, у нее уже не будет нормальной личной жизни, как у Кирилла и Джейн. Во время своего визита в Ленинград она поняла, что и Вадим одинок. А кто виноват? Она и виновата. Она все испортила… Эгоистка! Но, может быть, ее заслуга в спасении дочери зачтется на небесах.
О Курбатове вспоминала редко. Судя по тому, что она узнала из телефонных переговоров, проект «Чистая Балтика» уже начал вступать в практическую стадию. Наташа посплетничала немного с Джейн на эту тему.
– Он словно одержимый, – сказала она. – Я боюсь, что придется снова ехать в Россию, если его планы станут реальностью. Уверена, что он захочет все проконтролировать на месте – я его слишком хорошо знаю!
– Тебе не хочется возвращаться?
– Кто-то сказал, что не надо возвращаться на старое пепелище… – заметила Наташа. – Но почему-то непременно возвращаешься. Мне трудно теперь в Ленинграде… Там все и чужое, и родное. Легче в местах, где никогда не бывала раньше.
– Сколько еще продлится реабилитация? – поинтересовалась Джейн.
– Три месяца, – сказала Наташа, – потом поедем, наверное, на Ривьеру, если у меня будет свободное время.
Она не хотела признаваться даже друзьям, как ей на самом деле не хочется возвращаться в Британию. А точнее – к Курбатову. Только сейчас Наташа почувствовала, каким бременем для нее стала жизнь рядом с этим человеком. Пусть ненадолго, но она покинула золотую клетку, и этим временем следовало воспользоваться на всю катушку.
Глава 6
Олегу в последнее время снились могилы – ряды крестов за высокими оградами. Могилы он видел и наяву, уже проснувшись: приют Швецову дал старый склеп на кладбище. Ничего страшного, ничуть не хуже какого-нибудь холодного подвала, по которым ютятся сотни таких, как он, отверженных. Компания тут подобралась подходящая – человек шесть, спали вповалку возле стен. Швецов узурпировал садовую скамейку, принесенную в склеп. Запахи и звуки общества отбросов, хорошо знакомые по времени, проведенному в зоне. Только на зоне ему в жизни не видать того положения, которого он добился здесь в считаные мгновения. В этой новой жизни побеждает тот, кто сильнее, – закон естественного отбора. А сильнее был он, Олег.
Бомжи звали друг друга по кличкам – Муха, Серый… Был еще старик Карлыч, исполнявший в здешнем обществе роль древнего сказителя и присматривавший днем за склепом.
Разжигали костер. Дым уносился вверх, в разбитый круглый фонарь. Пол был покрыт копотью от предыдущих костров. В качестве топлива служил валежник, трещали сухие лозы малины. Сторож сюда не заглядывал, себе дороже.
Промышляли сбором бутылок, мелкими кражами, нищенствовали. Карманничали, обирали таких же, как они сами, нищих. Воровали по мелочи – брали все, что плохо лежит. Иногда попадались и бывали биты милиционерами, но дел из-за их копеечных грабежей те обычно не возбуждали. В прошлом году одного из бомжей убили не то сатанисты, не то скинхеды. К смерти эти люди относились спокойно. На кладбище жить – смерти не бояться.