Огненная дорога
Шрифт:
Каль огорченно вздохнул.
— Если бы я знал историю их взаимоотношений, то смог бы понять и смысл этой встречи, однако ты не посвятила меня в ваши тайны.
Кэт закрыла глаза, не произнося ни слова.
— Кэт, пожалуйста, ты должна рассказать мне. Я ничего не знаю, и это может быть опасно.
Она открыла глаза.
— Значит, он ничего не рассказал тебе?
— Нет, но спросил, не рассказала ли ты мне. — Гильом нежно взял лицо Кэт в ладони и заглянул в глубину ее глаз. — Я вас не выдам. Порукой тому моя страсть к тебе. Но и без этого я человек чести. Я никогда не причиню тебе вреда, какую бы выгоду это ни сулило. — Она попыталась отвернуться, но он помешал этому. — Пожалуйста. Неужели ты не понимаешь, что я люблю тебя? Умоляю, доверься мне. Если нам суждено вместе пройти по жизни, я должен знать, кто ты.
Она мягко отвела от лица его руки, села и посмотрела ему в глаза.
— Ты должен пообещать, что не расскажешь никому.
— Я уже дал обещание. Не сомневайся в моей искренности.
— Гильом, это знание может обернуться для тебя плохо.
— Я готов рискнуть.
— Тогда помни, я предостерегала тебя. И ты согласился…
— Да! Согласился! Ради всего святого, говори!
— Хорошо. — Она чуть помедлила. — Что тебе известно об английском королевском дворе?
— Не больше, чем любому обычному человеку.
— Боюсь, скоро ты будешь знать больше, чем хотелось бы.
Он с искренним недоумением смотрел на нее.
— Но какое отношение английский двор имеет к тебе?
— Самое прямое. Видишь ли, Гильом, я… я…
Давясь слезами, она смолкла, не в силах продолжать.
— Да? Рассказывай!
— Я не дочь p`ere, — выпалила она.
— Господи! — воскликнул Каль. — Еще скажи, что небо голубое! Это и дураку ясно с первого взгляда. Тогда чья ты дочь?
— Я… дочь… короля Эдуарда.
— Боже мой! — Каль перекрестился, во все глаза глядя на нее.
— Моя мать была придворной дамой королевы Филиппы. Во время чумы p`ere, как лекаря, послали в Англию, и отправлял его де Шальяк. Вот как пересеклись их жизненные пути.
Немного придя в себя, Каль вновь обрел дар речи.
— Принцесса? Ты английская принцесса?
— Нет! Ты не понимаешь! Я никто. Никто. Незаконнорожденная, презираемая всеми, кто находился рядом. Меня забрали у матери в очень раннем возрасте и отправили к моей сестре Изабелле. Вот она настоящая дочь моего отца и королевы. Я значила для нее меньше, чем какая-нибудь рабыня. Единственные, кто был добр ко мне, это няня, да благословит ее Бог, а если она уже почила, да покоится в мире, и Адель, фрейлина сестры! Скорее она была мне сестрой, не Изабелла. Королева, король, мои братья и сестры — все они обращались со мной хуже, чем с остывшей золой из камина!
— А как же твоя мать? Она не могла ничего сделать для тебя?
— Ей всячески препятствовала королева. Таким образом она мстила моей матери за то, что та имела связь с королем, хотя как мать могла избежать этого? А потом, когда мне было семь, она умерла от чумы.
— Да, ты говорила. Боже мой! — изумленно повторил он. — Что за поразительная история! Чего-чего, а такого я никак не ожидал…
— Поразительнее всего то, что я до сих пор жива! — Кэт помолчала. — Ты должен снова пообещать мне никому не рассказывать о том, что узнаешь, а иначе я не смогу продолжить.
— Конечно обещаю… но неужели осталось что-то еще даже более убийственное?
— Не знаю, это как посмотреть. — Она сделала глубокий вдох и выпалила: — P`ere еврей.
Последовало потрясенное молчание.
— Не может быть. Я бы понял это.
— Каким образом?
— По его… качествам. В нем нет ничего еврейского.
— У него есть шрам. На груди. Когда-то там было круглое клеймо.
И тут Каль вспомнил тот вечер в доме Алехандро и то, как удивился, заметив шрам на его груди. Однако тогда его голова была слишком занята другими мыслями, чтобы проявить к шраму более чем мимолетное любопытство; люди умирали, за ним самим гнались.
— Он отвернулся от меня, когда я увидел его без рубашки. Теперь понятно почему. — Помолчав, Каль задал новый вопрос: — Но тогда как получилось, что де Шальяк отправил его в Англию?
— Де Шальяк не знал. P`ere скрыл, кто он такой, взяв имя своего умершего друга, солдата, вместе с которым покинул Испанию.
— Почему он ее покинул?
— Потому что убил епископа.
— Епископа? И он до сих пор ходит на свободе, а не вздернут на дыбе?
— Клянусь, это правда — и, поверь мне, Гильом, у него были для этого серьезные основания.
— Но епископ… поистине, это тяжкий грех.
— И мысль об этом гложет его каждый день. Проклятый церковник погубил и его, и его семью только за то, что p`ere выкопал труп человека, которого лечил от ужасной болезни, но не сумел спасти. Он отчаянно хотел понять, почему этот человек умер. И достал тело из могилы…
— Бог мой! — простонал Каль.
— Гильом… постарайся понять… когда человек так страстно жаждет знаний, как p`ere, временами приходится рисковать. И он дорого заплатил за все, что сделал. Его семья была изгнана, их имущество конфисковано… им пришлось покинуть Испанию в самый разгар «черной смерти». — Кэт понурилась. — Он до сих пор не знает, сумели ли его родители пережить это путешествие, они были люди пожилые еще тогда, десять лет назад.
— Это правильно — что он дорого заплатил, за такие-то дела.
Щеки Кэт вспыхнули от гнева, но она с заметным усилием сдержалась.
— P`ere знает, что за все это его когда-нибудь будут судить. Однако в их святых книгах сказано «око за око», и хотя он не такой уж набожный человек, к этим словам своего пророка относится очень серьезно. — Кэт помолчала. — В Авиньоне, дожидаясь приезда семьи, он хотел лечить людей, но вместе с другими лекарями его вызвали к де Шальяку, для обучения. Потом их разослали по всей Европе, чтобы защищать здоровье королевских семей, поскольку Папа рассчитывал навредить им, по-своему устраивая королевские браки, а как бы он прибрал их к рукам, если бы все невесты и женихи умерли? Вот как p`ere оказался в Англии — если бы не это, он так и жил бы в Авиньоне. Он от всей души надеялся, что его семья сумела добраться туда, но возвращаться боялся — его могли узнать и схватить. Хотя он понимает, конечно, как мало у них шансов пережить и трудное путешествие, и чуму.
Каль покачал головой, все еще не оправившись от потрясения.
— Какой жестокой может быть рука судьбы! Он думал, что в Париже безопасно, а оказалось, что самая большая опасность подстерегает как раз здесь. — Он задумчиво помолчал и добавил очень серьезно: — Должно быть, все эти годы были просто ужасными для тебя.
Кэт нахмурилась.
— Ужасными? Что ты имеешь в виду?
— Ты ведь целых десять лет с ним как его дочь.
— И почему, — грустно спросила она, — это должно быть ужасно?