Огненная Кровь
Шрифт:
— Я не думаю, что он врет, Аркус.
— Я больше не могу об этом говорить. Просто уходи.
Внезапно слезы появились в моих глазах, и я не могла дышать. — Я не могу оставить тебя так, когда ты слаб. Позволь мне остаться, пока ты снова не заснешь, по крайней мере.
— Нет.
— Тогда я пошлю за Братом Тислом.
Он усмехнулся. — Его я тоже не хочу видеть.
Я чувствовала изменения в нем, решимость закрыться от нас. Я сказала себе, что его гнев корениться в обиде, его холодный отказ основан на страхе. Аркус знал, что забота ведет к боли. Его мать была убита, когда он был молод. Он любил своего младшего брата Расмуса, но был вынужден возглавить
— Не говори так, — тихо сказала я. — Ты для него как сын. Он просто хочет помочь. Не наказывай его за то, что он согласились со мной.
— Он может сопроводить тебя по пути в порт, а затем отправиться в аббатство. У меня здесь достаточно врагов.
***
Брату Тислу было больно, но он ушел в отставку, будучи изгнан из замка, как нежелательный гость. Он провел дни, собирая вещи, потерянные в своих личных заботах.
С другой стороны, Марелла, как только я призналась в своих планах, пристала ко мне за подробностями, пока я не рассказала ей, как я намереваюсь найти Кая в Тевросе и отплыть оттуда. Она настояла на том, чтобы помочь мне упаковать вещи, игнорируя мои протесты, что я не собираюсь брать больше, чем сумку, которую я легко могла бы нести. По мере того как она критически просматривала в мой гардероб, она давала советы о маршруте к Тевросу и рассказывала предостерегающие сказки об опасностях доверять незнакомцам, в основном связанных с потерей монет и жизни. Я, наконец, спросила прямо, думала ли она что я поступаю, глупо ехав туда.
Ее фиолетовые глаза оставались неподвижными на мне, пока она размышляла над вопросом. Мой желудок завязался в узел, пока я ждала. Я поняла, что ее мнение, стало важным для меня.
Наконец, она отвернулась, бросив бальное платье в мой сундук. Я сомневалась, что я буду использовать эту одежду, но поскольку я не собиралась брать сундук, я не стала ничего говорить. Казалось, ей понравилась помогать мне, собирать вещи, и я была тронут тем, что она хотела помочь.
— Правильно ли это, не важно, — сказала она, аккуратно складывая сорочку, которую я тоже не возьму. Она выглядела серьезной, почти меланхоличной. Очень отличаясь от своего обычного вида. Прежде чем я успела спросить, что случилось, она пожала плечами и схватила еще одно платье. — Иногда выбора нет. У всех нас есть своя роль, и это твоя. Ты должна ехать.
Хотелось бы мне, чувствовать себя так же уверенно, как она говорила.
Я пыталась два-три раза в день увидеть Аркуса, но стражники каждый раз меня не пускали. Наконец, на третий день, я пригрозила сжечь дверь, говоря достаточно громко, чтобы услышала половина замка.
Голос Аркуса шел сквозь толстый дуб. — Впусти ее.
Я вошла в его комнату, и весь шум моего предстоящего отъезда взревел гневом, как только я ступила на мягкий ковер. Стражник ту же закрыл за мной дверь.
Аркус сидел, прислонившись к подушкам, лицо его приобрело больше цвета, но взгляд его глаз был пустым. Холодным. Сосредоточенным на чем-то позади меня, как будто я была незнакомцем, который случайно встал между ним и человеком, с которым он разговаривал.
Я стояла неловко насколько мгновений. — Как твоя рана?
— Говорят, что она хорошо заживает.
Я кивнула. Все в его голосе, позе и выражении говорило, что мне не рады. Что он не мог смотреть на меня.
Я выталкивала слова один за другим. — Я пришла попрощаться.
Его глаза закрылись. Если бы не навязчивое напряжение в каждой линии его тела, я бы подумала, что он просто заснул.
— Это одна из самых трудных вещей, которые я когда-либо делала, — прошептала я, дрожа.
Он пожал плечами, вытянутое движение, которое говорило о безразличии.
Тепло вспыхнуло, мгновенно и остро, и это было облегчение. Я предпочла гнев, этой убийственной неопределенности. — Значит, ты даже не поговоришь со мной?
Его глаза встретились с моим напряженным взглядом, который был одновременно и запутанным, и сердитым. — Я просто не понимаю, почему ты это делаешь. Зачем доверять этому незнакомцу? Ты говоришь, что делаешь это для королевства и для меня, но признайся, Руби, — на самом деле ты делаешь это для себя. Ты хочешь поехать в Судазию, и ты хочешь сделать это на своих условиях. Все это чертовски эгоистично. — Слова были равносильны толчку в грудь.
— Ты неразумен, — возразила я. — Ты, кто так гордиться своим рассудком.
— Я никогда не был разумным, когда дело доходило до тебя.
Простые слова сделали меня кроткой. Если бы он сказал это мне несколько дней назад, я была бы в восторге, от мысли, что он слишком много чувствует ко мне, чтобы быть логичным. Но теперь слова резали мое сердце как ножи. Это может быть последний раз, когда он признался, что чувствовал ко мне что-то большее, чем гнев. Или, что еще хуже, безразличие.
В нашей общей истории я никогда не позволяла Аркусу увидеть, насколько он мне нужен. И он, в совершенной пантомиме, делал то же самое. Никто не хотел быть первым, в том, чтобы признаться что мы чувствовали больше, чем могли вынести.
И сейчас, я была в нескольких шагах от того чтобы уйти.
Из моего сердца раздалась колотая боль, которая, казалось, не знала, нужно ли выплеснуть тепло или вообще прекратить биться.
Он был прав? Я просто искала оправдания, чтобы отправиться в Судазию?
Нет. Я могла бы быть импульсивной, но Брата Тисл не было. У него не было никаких других помыслов, кроме помощи Аркус и Темпезии. Он также заботился обо мне и не рискнул бы моей безопасностью, если бы не считал это абсолютно необходимым. Нам нужно было воспользоваться этим шансом.
И я должна была попытаться вернуть Аркуса ко мне, прежде чем я уеду.
Я подошла так близко, что мои ноги прижались к матрасу. Моя рука коснулась его руки, его мышцы были жесткими от напряжения. Температура понизилась, выдав его. Он не был таким спокойным, как хотел, чтобы я верила. В его обороне были трещины.
Когда я наклонилась к нему, он отвернулся, и мои губы приземлились на его щёку. Мир сузился до небольшого участка его кожи, где две противоположные температуры боролись за господство: настойчивая жара моих губ, вызывающий холод его щеки. Не уступающий. Не двигающий. Дыхание в моих легких остыло.
Понимание поразило меня, как осколки разбитого стекла: он не собирался признавать мою ласку. Он собирался притвориться, что меня здесь нет, полностью обличая меня своей идеальной тишиной. Мне казалось, что меня медленно разорвали пополам. Он принуждал меня к выбору, которого я не собиралась делать: Попытавшись спасти королевства, я потеряю его.