Огненная судьба. Повесть о Сергее Лазо
Шрифт:
Он вернулся бледный.
— Это Медведев. У него истерика. Японцы только что предъявили управе ультиматум.
На этот раз генерал Оой не стал приглашать председателя управы для беседы. К Медведеву явились двое представителей японского командования. Документ, который они ему вручили, назывался никак не ультиматумом, а заявлением, но требования были сформулированы жестко: обеспечить японские войска квартирами и продовольствием, не стеснять свободы тех русских, которые обслуживают японцев, разоружить корейские отряды и. вообще прекратить
— Японское командование настаивает на немедленном ответе, — заявил, откланиваясь, вежливый майор.
Нет, Медведев правильно назвал это наглое заявление ультиматумом. Японцы требовали контроля за всей политической жизнью в Приморье и хотели легализации белогвардейских формирований.
— Наглецы! — подытожил Луцкий. — Теперь они будут нажимать. Не остановятся! Их уже ничто не остановит.
Его слова прозвучали, как приговор.
— Неужели они все же решатся? — проговорил Лазо. — Нам бы хоть успеть эвакуировать Военный совет!
Всей пятерней Всеволод залез в свою шевелюру.
— Боюсь, не успеем. Американцы уже разводят пары. А у нас еще Совет заседает.
Луцкий словно не слышал его слов. Он раздумчиво заявил:
— Вот что подозрительно: японские солдаты стали ходить в гости к нашим партизанам. Дарят сахар, чай, виски. Я распорядился в шею не пихать, но никаких подарков не принимать. Но все это, товарищи, тревожно, тревожно…
В полном молчании они загляделись на роскошный вид, открывавшийся из широкого окна. По морю бежали нескончаемой чередой белые барашки, на Тигровой горе величаво колыхалось красное полотнище. Флаг на горе подняли перед мартовской демонстрацией. В те дни казалось, что победа так близка, до нее рукой подать. И вот разительным образом все переменилось!
— Пока заседает Совет, — заявил Лазо, — никто из нас не тронется с места. Мы не имеем права. Это наш долг. Когда-то еще придется!
— Сережа, выгляни в окно. Скорее, скорее! Глянь на Тигровую гору. Это что же делается?
С ребенком на руках Лазо подошел к раскрытому окну. На Тигровой горе, в синем ярком небе, ветер трепал белое полотнище с большим красным пятном посередке — японский флаг. Наглецы! Ребенок на руках притих, обхватил ручонками за шею. Теплое тельце дочки приятно оттягивало руки. Как мало приходится бывать в семье, все некогда, все некогда. Сегодня, перед первым заседанием Владивостокского Совета, он специально встал пораньше, чтобы лишнюю минуту повозиться с ребенком. И — вот!
— Оля, возьми-ка ее. Мне надо позвонить. Где тут телефон?
Роман Цейтлин с первых же слов обрадовал его, сказав, что заседание комиссии прошло спокойно, присутствовали генералы Оой и Такаянаги, договорились сегодня подписать соглашение. Японцы почему-то придают этой процедуре чрезвычайное значение: из Японии специально приезжает видный дипломат Мацудайра.
— Вы дали заверение, что Советская власть на Дальнем Востоке
— Конечно.
— А этого дипломата видели?
— Еще нет. Но сегодня обязательно увижу. По-моему, Сергей Георгиевич, все идет, как надо. Подписывая соглашение, мы выбиваем у них из рук последний козырь. Поводов для военного конфликта больше нет.
— А вы в окно смотрели? Гляньте на Тигровую гору.
В голосе Цейтлина послышалось недоумение, растерянность.
— Что за черт? Они что, с ума сошли? Когда успели? Зачем? Главное — накануне подписания… Ничего не понимаю!
— Ладно, увидимся на заседании Совета.
— Мне только что звонил Дядя Володя. Сегодня ваша речь. Старик очень волнуется. Он уверяет, что мы накануне страшных событий.
— Я с ним согласен. До свидания. Мне кое-что нужно подработать.
Присев к столу, Лазо принялся спешно просматривать листочки с записями.
— Оля, карандаш, пожалуйста!
Мелким бисерным почерком вписал несколько строк, подумал и решительно вычеркнул целый кусок.
— Понимаешь, сегодня надо обязательно вспомнить Костю Суханова. Самый подходящий момент…
— Взгляни, как ребенок на тебя смотрит. Обрати внимание: она уже стоять умеет.
Вцепившись ручонками в перильца, Адочка делала усилия, чтобы не свалиться. Разглядывая отца, она склоняла голову то на одну сторону, то на другую. Порывисто вскочив, Сергей схватил девочку, высоко подкинул, закружился с ней по комнате.
— Вот переберемся в Хабаровск и в первый же день — клянусь! — махнем на Амур… Одни, совсем одни… солнышко, песок… чудо!
Ольга подобрала разлетевшиеся листочки, стала складывать.
— Я сам, я сам, — остановил ее Сергей. — Там тебе не разобраться. Писал всю ночь, а чего-то самого главного, мне кажется, так и не ухватил. И о том надо бы сказать, и о другом…
В последние дни он ее извел такими разговорами. Часто вспоминал партийную конференцию в бане. Тогда все мечтали о счастливом дне, когда соберутся открыто, празднично, как победители. Долгожданный день настал, однако праздник омрачался ожиданием большой войны. Теперь в этом не было никакого сомнения. В преддверии близких кровавых событий он и подготовил свою речь. Сегодня он выйдет на трибуну и обратится не только к депутатам, но и ко всему населению Приморья…
Первое заседание Владивостокского Совета проходило в Народном доме. С утра над зданием развевался на ветру красный флаг. Возле подъезда толпа: солдатские папахи, партизанские треухи, картузы. Многие пришли с винтовками, перепоясанные патронташами.
Пробираясь к боковому входу, Лазо услышал, как его окликнули. Он оглянулся: Зоя Секретарева, сотрудница газеты.
— Сергей Георгиевич, я буду записывать вашу речь. Но если вдруг… ну, что-то там…
— Хорошо, Зоя. Я дам вам свои записи. Номер уже готов?