Огненная земля
Шрифт:
Ветер, дувший от скалистых белых берегов, зачерненных поверху кустарниками, гнал по морю барашки.
Иногда ветер срывал с поверхности моря облачка, прилетавшие на палубу мельчайшими брызгами. Шалунов весело отряхивался и смеялся, поворачивая лицо навстречу ветру и брызгам.
— Море-то, а? Чудесное море! — восклицал он восхищенно. — Я, знаете ли, в море становлюсь во сто раз здоровее, право слово. В любую штормягу дыхание свободней. Тут, братцы вы мои, пыль — минус, газы — минус.
Появились дельфины. Их черные тела, изогнутые, как запятые, всплывали и исчезали. Стая кувыркалась впереди буксира, тянувшего танконосец и
Треск выстрелов раздался почти над головой Букреева. Стрелял из пистолета Kypacoв. Потом краснофлотец принес винтовку. Курасов вскинул ее, вскрыл пачку патронов, в разрезе затвора мелькнуло золото гильз. Корабль пошел наперерез стае, видимо, понявшей опасность и повернувшей снова к транспортам. Курасов стрелял теперь из винтовки. Работа моторов заглушала выстрелы. Пули тюльп аниками вспыхивали на воде. Дельфины пересекли кильватерную струю танконосца, и вскоре их черные выгнутые спины еле–еле различались в волнах.
— Прошлый раз мы устроили охоту, — сказал Курасов, опуская винтовку. — Набили их штук двенадцать. А сейчас нельзя задерживаться. И так тащимся еле–еле.
Манжула и Горбань сидели с группой матросов «тридцатки» на корме возле глубинных бомб, расположенных на специальных рельсах–салазках. Моряки смеялись, слушая Горбаня, который в конце концов вскочил на ноги и прошелся по кругу, ловко отбивая чечетку. Шалунов тронул Букреева за рукав шинели, указал глазами.
— Ребята ваши занимаются проработкой инструкции по десанту, товарищ капитан, а?
— Вероятно, — с улыбкой сказал Букреев. — Кстати расскажите мне, вам приходилось подходить к берегу во время высадки десанта на вашем корабле?
— Так и подходили.
— Осадка все же большая.
— Смотря где. На Новороссийск было самый раз, а вот у Соленого озера сыпали ребяток прямо в воду. Лучше всего, конечно, на мотоботе, на «лапте». Рекомендую. Только, если переход велик, буксировать, а у берега пускать мотоботы своим ходом… Хотя заранее не угадаешь, что лучше, что хуже. Раз на раз не приходится. Дело само подскажет. Лучше я вам посплетничаю, как вы! Курасова подсидели.
— Я подсидел Курасова?
— Классически подсидели. — Шалунов блеснул своим влажным красным глазом и добродушно рассмеялся. — Ведь Курасов в каюте цветы вез.
— Какие цветы?
— Полную каюту из Батуми. Цветы разные, я их названий не знаю… Невесте везет цветы, сам пресную воду меняет.
— Какой невесте?
— Вы видели карточку у него на стенке? Есть такая главстаршина Таня Иванова. В Геленджике работает в военно — морском госпитале.
— Но почему же он убрал цветы из каюты?
— Вас стесняется. Молодой и застенчивый в этих вопросах.
Шалунов наклонился к Букрееву и рассказал о том, как Курасову пришлось перенести цветы из своей каюты в то помещение, которое они использовали под камбуз. Но там и так повернуться негде, и поэтому Курасов приказал не зажигать примусов, чтобы не поднимать на камбузе температуру.
— Но девушка, скажу откровенно, вполне заслуживает. Такая девушка! Я бы и то для нее пальму вывернул с корнями.
Веселый и общительный Шалунов занял Букреева. Он поделился с ним своей мечтой получить корабль. Но мечта оставалась мечтой. Вакантных мест было мало. Пока Шалунов удовлетворялся своей ролью штурмана и помощника Курасова. Шалунов любил свой корабль, говорил о нем, словно о живом существе. Что такого, что это оыло небольшое военное суденышко, с деревянным, обшитым тонким железом каркасом, наполненное моторами, бензином, оружием и боевыми припасами? Что такого, что людям экипажа приходилось жить в коротких и узких клетках? Они сознательно лишили себя всех удобств, чтобы набрать побольше снарядов и бензина. Катер не отапливался и зимой промерзал насквозь, зато летом нагревался так, что хоть зажигай о стены спички. Люди любили свои маленькие корабли, гордились ими и совершали на них подвиги. Вся команда Курасова была награждена орденами. Среди комендоров были люди, сбившие по нескольку вражеских самолетов, были и участники обороны Севастополя.
На этом корабле Букреев как бы приобщился к людям моря, он искал в себе то, что должно было сблизить его в батальоне с моряками и помочь ему в его военном труде.
В Туапсе караван пришел ночью. Здесь было холодней. В осенней дымке угадывался город. Из ущелья доходили запахи осеннего леса. Чернели проломы мола и камни, наваленные кое–где.
Над горами зажигались прожекторы и медленно прощупывали тягучие облака, переваливающие через хребты Предкавказья. Караван бесшумно входил в порт. Суда скользили по темной воде, медленные и настороженные. За пристанью, близко возле берега, жались сторожевые корабли. Их мачты напоминали поредевший после артиллерийского налета лесок. На пирсах двигались люди, вспыхивали и гасли огоньки фонарей.
На причалах были подготовлены к погрузке зерно и мука, прессованное сено, противотанковые пушки в рядах, клети ящиков со снарядами и патронами, бочки с бензином, авиационные моторы, зашитые в сосновые коробки.
Порт жил войной. Здесь по крадущимся огням прожекторов, по затаенному дыханию города и бухты уже чувствовалось приближение фронта.
В Туапсе решили пробыть до утра. Побродив по пирсу с Шалуновым и проверив свою команду, Букреев решил вернуться на корабль. Ему хотелось повидать Курасова. Угадав его издали, он прошел к нему на корму. Заслышав шаги позади себя, Курасов обернулся и расставил руки, что-то прикрывая.
– Идите спать, товарищ капитан, — зло сказал он.
– Что-то не спится, товарищ Курасов.
— Вам постелили в моей каюте.
— Вы что здесь делаете, Курасов?
— Да какое вам дело? — вспыхнул Курасов. — Что вам, наконец, надо?
Букреева поразил этот тон, неприкрытое раздражение Курасова. Букреев в свою очередь хотел резко ответить командиру корабля, но, присмотревшись, заметил цветы, расставленные на дымовых шашках.
— Простите, — мягко произнес Букреев и пошел от него.
— Там вам постелили, — вдогонку повторил Курасов. — И отдыхайте, ради бога.
В голосе его теперь уже слышались нотки извинения, смущения. Букреев спустился по трапу и вошел в каюту. Горбань писал за столом письмо; он вскочил, но выпрямиться в низкой по его росту каюте не мог.
— Я сейчас уйду, товарищ капитан.
— Устроимся здесь как-нибудь вместе, — сказал Букреев.
У борта лениво плескались волны. На канонерской лодке, стоявшей на рейде, пробили склянки. Букреев разделся и лег. Через несколько минут Горбань погасил свет и пристроился на полу, прислонившись спиной к двери, зарывшись лицом в ворот бушлата.