Огненная земля
Шрифт:
— Тузина сняли, — сказал Батраков, посматривая на Букреева глубоко запавшими глазами, — сняли и назначили вас. А на штаб поставили Баштового; он был начальником штаба у Куникова. Потому и пришлось так срочно вызывать. Дел уйма, Букреев.
— За что же сняли Тузина?
— За дело сняли. Не тем человеком оказался Тузин. Я могу вам коротко рассказать. Еще когда мы прибыли сюда, в Геленджик, Тузин сразу же схватился за живот, потому что Шагаев, который встречал нас, напугал его.
— Чем напугал?
— Сказал, что скоро в десант. Тут Тузин сразу изменился. «Знаешь
Машина остановилась возле двухэтажного здания, метрах в пятидесяти от края изрытого траншеями обрыва. Возле второго такого же здания, обращенного тоже фасадом к морю, собрались моряки. Слышались веселые выкрики и быстрый ритмичный топот. Кто-то под баян отбивал «чечетку». Часовой, моряк с автоматом, узнал Батракова и посвистал в боцманскую дудку, вызывая дежурного.
— Сегодня кто дежурный по батальону? — спросил Батраков.
— Старший лейтенант Цыбин, товарищ комиссар, — сказал часовой, называя Батракова по–старому комиссаром.
— Командир роты автоматчиков Цыбин, — сказал Батраков. — Вы его еще не знаете. Под Новороссийском отличился. Сибиряк.
Цыбин, высокий и стройный офицер, подошел уверенной походкой и представился.
— Вот что, Цыбин, — сказал Батраков, — принимай новичков, а мы с комбатом поедем сразу к контр–адмиралу.
— Есть, товарищ комиссар! А насчет душа и ужина?
— Вернемся, тогда будет видно. Хотя приготовьте. Команду перемыть и накормить.
— Есть перемыть и накормить команду, товарищ комиссар. К какой их роте? Можно у меня устроить?
— Ты уже хочешь их себе прикарманить, Цыбин? Утро вечера мудренее. Завтра командир батальона решит.
Цыбин направился к казарме. Моряки «тридцатки» сошли с машины и стояли кучкой, Манжула что-то им объяснял.
От казарм со двора, в одиночку и группами, к «тридцатке» стали собираться моряки. Сюда же перекочевал баянист. Закурили. Замелькали красные точки зажженных папирос.
— Ребята! — крикнул еще издали кто-то. — Новый комбат прибыл?
— Т–с-с… — зашикали на него.
— Кондратенко! — позвал его Манжула.
— А, это ты, друг непромокаемый! Дай пять. Пить, Манжула, привез?
— Хватит! — остановил его Манжула. — Комбат здесь…
— На грузовике?
— Т–с-с…
Букреев перепоясался, отряхнул и расправил на голове фуражку, подождал, пока Батраков расскажет Горбаню, куда снести чемодан и где ожидать их возвращения.
— Ну, поедемте, товарищ капитан, — сказал Батраков, окончив разговор с Горбанем.
— Итак, как Чацкий, «с корабля на бал»? — пошутил Букреев. — Может быть, погладимся, почистимся? Все же с дороги.
— Не успеем. Мы должны быть ровно в двадцать один час. В нашем распоряжении всего тридцать пять минут. А Мещеряков любит аккуратность.
В кузов прыгнул Манжула.
— Манжула тоже с нами? — спросил Букреев.
— Привыкайте, — ответил Батраков. — В морской пехоте вестовые чистое наказание. Глаз с тебя не спускают. Недаром Мещеряков называет их «телохранителями».
«Додж», раскачиваясь своим корпусом, катил теперь гораздо быстрее. Они ехали к городу по прямой дороге над обрывами. Кое–где встречались воронки и мохнатые черные кусты. Букреев молчал, стараясь собраться с мыслями и подготовить себя к волновавшей его встрече с Мещеряковым.
ГЛАВА ПЯТАЯ
Контр–адмирал Мещеряков сравнительно недавно служил на Черном море. Почти все его подчиненные отзывались о нем одобрительно. В отношениях с подчиненными он умело сочетал разумную и твердую требовательноеть с человеческим отношением. Это, как известно, характеризует умных и дальновидных начальников. Никто не мог указать случаев, когда бы контр–ад- мирал не требовал безусловного выполнения приказания, но никто не мог пожаловаться, что приказание и тон, каким оно отдавалось, ущемляли личное достоинство человека.
Мещерякову было немногим больше сорока лет. Физические недуги не беспокоили его, поэтому он находился почти всегда в ровном расположении духа. Принимаемые им решения не зависели от состояния его нервов. Он был довольно образованным человеком и воспитанным офицером. Завистники находили, что он, часто посещая корабли и подразделения и запросто обращаясь с краснофлотцами, будто бы «завоевывал дешевый авторитет» в матросской среде. Однако ему было совершенно чуждо стремление к дешевой популярности среди подчиненных. Он просто не считал, — в отличие от некоторых других начальников, — что авторитет его может зависеть от редкого общения с подчиненными. Лишь такт и ум руководили им в отношениях с людьми.
Начальник политотдела военно–морской базы капитан первого ранга Шагаев, работая с Мещеряковым, правильно понял цонтр–адмирала, оценил его качества и научился во многом следовать ему. Шагаев с несколько кропотливой добросовестностью, выработанной годами служебных неудач, относился к порученному ему делу. Говорили, что Шагаев до войны был грубоват, менее общителен, кабинетен. В свое время его перевели с Черного моря на Тихий океан, где его и застала война. Только незадолго перед наступательными боями у Новороссийска Шагаев снова был переброшен на юг, и потому ему сразу же посчастливилось участвовать в подготовке и проведении штурмовой десантной операции, закончившейся освобождением Новороссийска. Так же, как и Мещеряков, Шагаев получил высокие правительственные награды, и теперь фамилию Шагаева называли почти всегда рядом с фамилией контр–адмирала. «Война научила Шагаева жить», — шутили сослуживцы.