«Огненное зелье». Град Китеж против Батыя
Шрифт:
– Да ты что! – перекрестился дед Матвей. – Это ж грех великий! Нет, не могли.
– Ну, тогда не знаю. Может, схрон тут какой. Нет, вряд ли…
Я достал последнюю пачку сигарет. Закурили.
М-да. Китеж сгорел, а не скрылся в водах Светлояра. И как бы он там скрылся? Сам видел, где град стоял. И до озера – верста. Скрыться Китеж мог только в водах реки Люнды. Добавилась еще одна загадка. Куда делись люди? То, что они вышли из горящего города, сомневаться не приходится. Но куда они подевались потом? А монголы дошли до озера,
Гадать можно долго. Но можно спросить у монголов. За все спросить.
– Поехали, Власыч, – поднялся я. – Долг зовет.
Сели на лошадей и выехали на вершину холма. Я обернулся и взглянул на озеро.
О, Господи! По спине пробежал мороз. Мгновение – и видение исчезло, оставив в памяти образ Богородицы, парящей над градом, и эхо далекого перезвона колоколов.
– Что? – обернулся Кубин. – Что там?
Я проморгался – ровная гладь озера отражала только плывущие темные тучи.
– Ничего. Показалось.
Обратно к реке доскакали быстро. На берегу остановились. Вода в реке поднялась, и с этого берега было видно, как вода постепенно заливает часть поля вокруг догорающего города.
– И как мы попадем на тот берег? Мочиться не с руки.
Кубин махнул рукой вдоль берега:
– Через пять верст есть брод, но завалы такие, что ноги переломаешь.
– А там что, мелко?
– Перекат. Камни сплошные. Поехали.
Завалы пришлось обходить. Нанесенные половодьем старые стволы деревьев и мусор были просто непроходимыми. К перекату пришлось идти пешком, ведя коней в поводу. Кубин, переходя бурлящий поток, побурчал:
– Странно, с чего вдруг вода так поднялась?
– Может, дожди в верховьях идут?
Углубились в лес. Опять опостылевшее петляние. Едешь, наклоняясь к самой гриве. Наконец плотные стены елок расступились, и мы выехали на поляну, в центре которой росла ветвистая береза.
– Господи, помилуй! – вскрикнул Кубин, крестясь.
На ветке, почти рядом со стволом, спиной к нам, висел человек. На краю поляны пасся конь. Мы подъехали ближе и посмотрели на повешенного.
– Вот и ответ на вопрос!
Это был Григорий Лисин, по прозвищу Кутерьма. Вот так, легенда в этой части правдива. Предатель все-таки он. Кубин смотрел на Кутерьму и что-то бормотал, потом сплюнул и сказал:
– Посмотри. Вон там, на груди.
Я присмотрелся и увидел деревянную бляху на кожаной веревке. Вот, блин, это ж пайцза! Ошарашенно повернулся к Кубину:
– Власыч, насколько я знаю, пайцзу давали только лояльным. Что же он такого сделал, что ему выделили эту деревяшку?
– Плевать, что он там сделал, – и Кубин опять сплюнул. – Повесили или сам повесился? В ад ему, иуде, и дорога.
Он спрыгнул и направился к коню Кутерьмы. Я подъехал и сорвал деревянную бляху с висельника. Вгляделся в написанное – сверху вниз шла замысловатая вязь. Хм, с монгольской письменностью я не знаком. Да и на пайцзе было написано не по-монгольски.
– Поехали, Володя.
Глава 10
– Как тяжело… и досадно.
– Что? – не понял Кубин. – Что досадно?
– То, что целый тумен смог затеряться в квадрате пятьдесят на пятьдесят километров.
– Предательство! – словно выплюнул дед Матвей. И мы опять едем молча.
На окраину леса вышли как-то неожиданно. Вид горящего города удручал. Не сберегли…
Вышедшая из берегов река залила половину поля, и хорошо, что залила. Еще чуть, и высохшая трава вспыхнула бы, а там недалеко и до лесного пожара. Насмотрелся я на них в своем времени. Из леса мы вышли ближе к реке, метров на триста от того места, где оставили троих китежан. Сейчас там горели костры. Вокруг них толпились больше двух десятков ратников. Нам навстречу поднялся Садов и, виновато опустив голову, сказал:
– Простите меня, бояре, за слабость мою.
– Ничего, Тимофей Дмитриевич, мы все понимаем. Горе-то общее…
Я показал на людей, толпившихся у костров:
– Откуда они?
Садов, прокашлявшись, махнул рукой в сторону дороги:
– Я как в себя-то пришел, сначала опять к граду кинулся, но вижу, не спасти там никого. Потом поскакал к крепостнице. А там… – он сглотнул. – А там… все вои побиты лежат, как будто со спины им ударили. Ворота даже не сорваны, а просто открыты. Я стал кричать, звать: «Есть кто живой?» Вот откликнулись… Они мне рассказали, что поганые от города ударили. Потом и по дороге тьма нагрянула. Как будто кто путь им указал…
Ратники, толпившиеся рядом, согласно закивали:
– Как есть правда.
– Тихо от города пришли и ударили.
– Попадись мне этот иуда! – заскрипел зубами Садов. – Голыми руками удавлю.
– Удавился сам, иуда этот.
Все чуть ли не одновременно выдохнули:
– Кто?!
– Лисин Григорий.
Все уставились на Кубина.
– Кутерьма?
– Не может быть!
– Он же славным боярином был.
Я оглядел всех и сказал:
– Может. Видели мы его. Он тут недалеко на березе висит.
– Совесть иуду заела, – добавил Матвей Власович. – Сам повесился.
Садов сплюнул:
– Жаль, не попался он мне. Пусть теперь в аду горит вечно.
Потом, помолчав, спросил:
– Что же теперь делать нам?
Мы с Кубиным переглянулись.
– Есть у нас только одно дело, – сказал я. – Поганых бить.
Ратники загудели:
– Да где теперь их искать-то?
– Мало нас.
– Луков нет. Лошадей…
Я поднял руку, прерывая гомон:
– Знаю, нас мало. Но есть еще князь и его полк. Он к Большим Ключам шел. Вот туда и пойдем. Тут недалеко отроки лагерем стоят. Там найдется все. И луки, и сабли. Лошади тоже есть. На всех хватит.