Огненный дождь
Шрифт:
Мирон был завидным женихом – сын боярина, одного из лучших воевод княжества, обласканный князем и наверняка, если всё пойдёт гладко, станет боярином сам. Пока среди его добродетелей разве что острого ума да храбрости сугубой не присутствовало. А так – красив, статен, мягок и к людям добр. Всегда ровен, спокоен, приветлив… Его даже звери любили!
– Поесть принеси! – грубо приказал князь, и улыбка немедленно сошла с лица стремянного. – Ей – тоже. Квасу, если у тебя найдётся… нет, лучше варёнухи! Погорячее.
– Это – есть! – заверил Мирон. – Ратша, перед тем как уйти, заварил покрепче. Котелок над огнём стоит, бурлит… Могу ещё мясо подать. Поросёнка на вертеле зажарили,
– Заморишь своего князя голодом! – проворчал с наигранным неудовольствием Лютень. – Ладно, неси! И девке – вина. Базиликанцы ж без него есть не могут…
Мирон коротко поклонился и вышел. Князь, натягивая поверх исподнего белья походные, уже порядком заношенные порты и рубаху, буркнул что-то в одежду.
– Что? – не поняла девушка. – Ты что-то сказал, господин?
– Я спросил, как тебя зовут! – сердито повторил Лютень. – Так как, всё-таки?
– Анфиса! – медленно ответила она. – Отец назвал меня так потому, что появилась на свет в априлусе, вместе с первыми цветками! Правда, потом говорил, что завяла ещё в детстве…
– Твой отец был неправ! – улыбнулся князь насколько мог чистосердечно. – Каждый цветок – красив по своему.
Тут дверь грохнула, распахиваясь и Лютень, потирая руки, обернулся. Мирон. Но – без подноса с едой. Зато – с перекошенным лицом, огромными, во всю рожу глазами. На лбу наливался бурым огромный синяк.
– Что такое, Мирон? – недовольно спросил князь. – Только не говори, что обрушил поднос. Ты сам сказал, что еда – последняя. Я, конечно, не придирчив в еде, но ты ж никогда сапоги от конского навозу не отдираешь!
– Уронил! – невпопад ответил Мирон. – Ну и хрен… Княже, там наши с турами заратились!
– Как заратились? – не понял князь. – На кулачках? Так и пускай бы!
– До железа дело дошло! – голос стремянного дрогнул. – Вроде уже и кровь есть…
– Коня! – бледнея громыхнул Лютень. – Сотню вартовую в седло! Быстро!!!
Сам накинул лишь багряный плащ – выбежал из дома бегом. Живот на это отреагировал оглушительным бурчанием. Мол, это ты можешь голодать, а мне это противопоказано. Лютень на его протесты внимания не обратил…
– За мной! – приказал, вскарабкавшись в седло Снега. Сотня без долгих разговоров взяла намётом, вздымая снежные тучи, пронеслась по узким улочкам городка…
3. Лютень и Буйслав. Поле возле снежной крепости. 12 день месяца Бокогрея.
Когда дружинная сотня выметнулась на широкое поле – по такому только и атаковать конным строем – драка между Медведями и Турами была в полном разгаре. С обеих сторон в ней участвовало приблизительно равное количество воинов – человек по двести-триста. Слава Роду, оружия почти не было заметно. Хотя кое-где в ход пошло дреколье. А добрый кол, да ещё если с обожжённым концом – это то же копьё. Потому появление дружинников-медведей родовичи-туры встретили именно так, как и должны были опытные воины. Под чьим-то умелым руководством немедленно собрался отряд в несколько десятков воинов, первый ряд – почти весь с дрекольем, у кого-то уже и щиты объявились…
– Мечи наголо! – оглушительно скомандовал сотник со звучным именем Дуб – Князя беречь!
За спиной Лютеня, не посчитавшего нужным отменить этот приказ, холодно зазвенела сталь, покидавшая ножны.
– Княже, смотри! – возмущённо вскричал вдруг Мирон. – Туры тоже конницу двинули!
– Скачи за подмогой! – Лютень по правде сказать, испугался сильно. – Пусть поднимают войско… Кажется, Буйслав совсем обезумел! Как можно – со своими резаться?!
Из части лагеря, принадлежавшей турам, выметнулся немалый отряд конницы. Куда больше сотни, что следовала за Лютенем. Впереди, белея припорошенной снежной пылью, да и вообще седой головой, нёсся в одном бугае князь Буйслав. Уже издали – ещё и слышно почти не было – что-то орал. В руке, низко опущенной, дабы нагнать дурную кровь для удара, огромная булава. Вороной Бычок, буйславов конь, нёсся подобно стреле. Чуял, мерзавец, настрой седока…
К центру первым поспел Лютень – ему меньше оставалось скакать. Его дружинники получили вполне ясный приказ, нехотя вложили оружие в ножны… и пошли крестить плетьми, намеренно не выбирая, по кому бьют – по своему, или по чужому. Плети были кожаные, витые, многие, видя в них дополнительное оружие, вшивали по всей длине тяжёлые свинцовые «жёлуди»… Такой плетью бить, как кистенём. Врежешь, мало не покажешься. По зубам – зубов не будет. По макушке – голову проломишь… Многим воинам, попавшим под яростный натиск дружины медведей, было уже не до прошлых споров между собой – нередко оба спорщика-поединщика бросались в одну сторону. Самые активные и злые, тоже кстати на пару, пытались сопротивляться. Таких били уже и обухами топоров, древками копий, даже мечами. В ножнах, разумеется.
Снег, и до того бывший тёмным от грязи и крови, покраснел окончательно. От крови, которая теперь лилась куда гуще…
– Лютень! – громыхнул, подскакав наконец, князь Буйслав. – Лютень, ты совсем с ума сошёл?!
Лютень, лично в избиении драчунов участия не принимавший, только яростно оскалился. Смолчал.
– Лютень, прекрати! – Буйславово лицо немедленно налилось дурной, тёмной кровью. – Кому говори, прекрати! Забыл, кто старшой в походе?!
– Ты хочешь, чтобы они тут друг друга перебили? – взорвался князь-медведь. – А я хочу, чтобы их ярость выплёскивалась на врагов! На базиликанцев, раз уж с ними воюем! Узнаю, кто зачинщик, скараю, кто бы ни был!
Буйслав хотел было возразить, что если будет его дружинник, тур, он самосуда не позволит. Но благоразумие, столь редко посещавшее его голову, внезапно одержало верх и князь-тур едва ли не впервые молча кивнул. И впрямь, страшное дело сотворилось. Братья по крови сцепились между собой…
Драка продолжалась ещё четверть часа и закончилась поражением драчунов. По-иному и быть не могло, раз против не вооружённых, даже доспехов в большинстве своём лишённых ратников выступили единым фронтом дружинники обоих князей. Более-менее разобравшись, кто где был, их разделили по двум группам – медведи налево, туры направо. Оба отряда, полные раненных и окровавленных людей оцепили железными кольцами конницы, внутрь же даже травников не пускали. Смертельно раненных там нет, тяжёлых тоже… Ссадины же и царапины в расчёт принимать – дома сидеть. Потому большинство воинов, ещё не отошедших от драки, стояли, отирая кровь, сочившуюся из ран, сшмыгивая её, родимую, из разбитых носов…
– Вояки… - тяжело и громко обронил Буйслав, выезжая на пригорок и косо глядя на развалины снежной крепости. – Ишь, разошлись. Кто начал?!
Молчание. Тишина – почти гробовая. Остервенелое дыхание – единственный звук.
– Так, понятно… - ухмыльнулся Буйслав, подмигнув князю Лютеню. – Все, значит! Или никого? Сотник Трегуб, ты что скажешь?
Немолодой, неимоверно широкий и невысокий воин нехотя выступил вперёд, виновато развёл плечами:
– Так нет зачинщиков, княже! Само всё получилось. Медведи, правда, ледяными глыбами стали метаться. Кому-то и голову раскроили. Может, с того началось?