Огненный скит.Том 1
Шрифт:
Глеб Проворин содрал с бутылки сургуч, освобождая бумажную пробку и, ловко вытащив её пальцем, стал разливать водку в гранёные широкие стопки.
Когда всем было налито, Венька, как хозяин, провозгласил:
— Начнём. Отче, что полагается по такому случаю?
Отец Николай понял, встал и, прокашлявшись, начал:
— Очи всех на тя, господи, уповают…
— Тащи, — скомандовал Венька после молитвы и поднёс стопку ко рту.
За столом сидел и полоумный Лёня, крутя головой в разные
— Угождение чреву греховно, но человек слаб…
Скоро стало шумно, все забыли ради какого случая собрались, стали громко разговаривать, перебивая друг друга и каждый старался присоединиться к тем говорящим, разговор которых был ближе и понятней.
— Слыхали? — выкатив большие белые глаза, говорил Глеб Проворин. — Наши испытали водородную бомбу. Будет она почище атомной…
— Об этом в газетах пропечатывали, — вставил слово деревенский гармонист Мишка Клюев.
— И по радио говорили, — добавил Фомка Семернин, двоюродный брат Веньки.
— И как это немец не успел обзавестись атомным оружием, — покачал головой Мишка Клюев. — Война для нас могла по-иному кончиться…
— Ну да! Наши обладали такой мощью… Они бы сбросили фрица в море, — сказал с туго набитым ртом Венька.
— Не скажи, — поддержал Клюева Глеб Проворин. — Он огрызался со страшной силой. Я под Берлином воевал, знаю…
— Атом, а что это такое? — спросил Фомка.
Все замолчали. Нашёлся один только Венька.
— Всё очень просто, — сказал он и стал шарить по карманам.
— Счас зальёт, — кто-то хохотнул за столом.
— Вот видишь — спичка, — Венька достал коробок и вынул из него спичку.
— Вижу, — недоумённо ответил Фомка.
— Вот я беру её и разламываю.
— Ну и что?
— Слышишь треск?
— Не глухой.
— Вот это и есть атом.
— Что ж у этой спички такая сила!?
— Это я к примеру. Расщепление — суть ядерного взрыва. Понял, чудо? От расщепления сила происходит.
— А-а, — протянул Фомка и закивал головой, хотя ничего не понял из слов родственника и стал наливать в стакан браги.
На своём углу стола полоумный Лёня громко говорил соседу, не обращая внимания на то, что тот не слушал его, всецело уйдя в поглощение винегрета, который был наложен в тарелку.
— А я профессору отвечаю, — бубнил Лёня, — что Ян Коменский может и хорош, но для нашего социалистического бытия не подходит.
— Выпивайте, закусывайте! — хлопотала вокруг стола Венькина
В относительной тишине, когда слышалось только звяканье вилок о тарелки да шумное дыхание подвыпивших мужиков, вдруг послышался голос:
Полюбил я тоской журавлиною
На высокой горе монастырь…
Отец Николай перестал закусывать, поглядел, кто это нарушил строгий чин застолья.
А это ни с того ни с сего громко затянул Лёня. Голос у него был тонким и страдальчески больным.
Кроток дух монастырского жителя,
Жадно слушаешь ты ектенью.
Помолись перед ликом Спасителя
За погибшую душу мою…
На Лёню строго посмотрела набожая Пелагея, и он прикусил язык. Но сам того не ведая, дал понять, что застолье без песен не застолье.
Сидевшая то же с краю стола Симка Дегтярёва, пышущая здоровьем и молодостью, подперла рукою ярко-розовую щёку и запела протяжно:
Уродилася я,
Как былинка в поле.
Моя молодость прошла
У господ в неволе.
Женщины поддержали её, подхватили песню.
Пойду, схожу в монастырь,
Богу помолюся…
Невесть откуда появилась гармонь. Её схватил Глеб Проворин. Его толстые, короткие пальцы неумело тронули пуговицы.
— Ха, Глеб! Тебе ж медведь на ухо наступил, чародей! Отдай гармонь Мишке! — воскликнул Венька, увидев, как Глеб пытается найти мелодию.
Но Глеб упрямился и не отдавал гармонь.
Отец Николай, засучив рукава рясы, тыкал вилкой в селёдку, и его круглые глаза поглядывали на шумных мужиков. Он выпил очередную рюмку, отёр губы и усы рукой и подвинулся на свободный конец лавки.
— Дай-кось гормозу, — обратился он к Глебу и протянул руки.
— А ну, отче, сыграй! — хохотнул Венька. Поп ему нравился — простецкий.
Глеб протянул гармонь отцу Николаю.
— Пожалуй, батюшка…
Отец Николай удобнее устроился на лавке, тронул пуговицы. Широко и вольно зазвучал вальс. Музыка пьянила, кружила головы. Вокруг отца Николая столпились мужики, переглядывались, подмигивали друг другу. Отец Николай настолько был увлечён игрой, что не замечал насмешливо-ироничных взглядов.
Сдвинув мехи, он крякнул, вновь развернул их, насколько хватало рук, и запел:
Бывали дни веселыя,
Гулял я молодец.
Не знал тоски-кручинушки,
Как вольный удалец.
Глеб подошёл к отцу Николаю, стал смотреть, как проворно плясали пальцы по кнопкам. Гармонь печалилась вместе с отцом Николаем по «веселым дням».
Бывало вспашешь пашенку,
Лошадок распряжёшь…
Играл отец Николай ловко, как заправский гармонист. Усы его оттопырились, а нос весело краснел на круглом лице.