Огненный столб
Шрифт:
Хозяйка Нофрет кивнула, все еще бледная, но спокойная.
— Ты все понимаешь, хотя и не желаешь понимать. Как и я. Все правильно, Нофрет. Бог хочет, чтобы мы поступили именно так.
«Но какой же бог?» — задумалась Нофрет. Атон, который заявляет, что любит царя, или Амон, который его ненавидит? И есть ли разница между ними?
28
Умирание царя было величественным и страшным. Он торжественно и с церемониями улегся в постель, окруженный толпами жрецов, врачей, рабов, слуг, придворных и всяческих бездельников, сделав все, что надлежало
Никто — ни один из них — не распознал лжи. Исхудавший царь, уже много дней не евший ничего, кроме кусочка хлеба и пары глотков воды в день, выглядел смертельно больным. С точки зрения Нофрет, все было даже чересчур убедительно. Он вполне мог бы умереть на самом деле, просто потому, что Бог приказал ему изобразить смерть.
Если бы царь и вправду был так болен, как казалось, Нофрет не стала бы огорчаться больше, чем полагалось по обязанности. Переход в мир иной тянулся бесконечно, хотя, как она потом сосчитала, это был лишь обычный оборот луны от новолуния до полнолуния и снова до новолуния. Девять дней, отведенные для завершения гробницы, прошли, а царь все еще дышал, хотя находился на краю жизни. Даже его враги поверили ему или решили набраться терпения и позволить богам самим разделаться с ним.
В темную безлунную ночь, когда его жрецы молились, врачи разводили руками, а слуги хором стенали, царь испустил хриплый глубокий вздох, и дыхание прекратилось.
Нофрет присутствовала при этом, потому что там была ее госпожа, исполняющая роль скорбящей царицы, играющая так же, как и царь слишком хорошо. Он умер на ее руках, или казалось, что умер. Уже бессчетное количество дней она молчала, не произносила ни слова, а тут издала громкий крик. Жрецы замерли в изумлении. Врачи толпой бросились к постели царя. Слуги стояли неподвижно и безмолвно.
Царица не отпускала тела, хотя ее пытались уговорить, а потом заставить сделать это. Борьба отвлекла врачей, как и было задумано. Осмотр был поверхностным, а их внимание — не таким обостренным, как следовало бы.
Если кто-то это и заметил, то ничего не сказал. Среди суеты возникло новое замешательство: примчался Сменхкара, голый, прямо из постели, а за ним Меритатон, неуклюжая из-за беременности. Она увидела на постели фигуру, белую и неподвижную в свете ламп, закричала еще ужасней, чем ее сестра, и, прежде чем ее успели остановить, бросилась к телу отца.
Похоже, царь действительно был мертв. Живой человек, конечно, вскочил бы от удара или охнул, когда она рухнула на него сверху. Меритатон совершенно обезумела; вопила, рыдала, схватила тело и трясла его до тех пор, пока сестра не вцепилась и не оттащила ее. В хрупком теле юной царицы скрывалась значительная сила, о чем уже узнали те, кто пытался оторвать ее от отца. Воспользовавшись этой силой, она швырнула сестру в руки Сменхкары. Он схватил ее, не думая, и держал, а она вырывалась, не сводя глаз с постели, с царя, с Анхесенпаатон.
Сменхара был поражен до глубины души, и от этого совсем поглупел. Видимо, он не верил, что брат болен, или это до сих пор его не волновало: он был слишком уверен, что опасности нет. Такое случается с людьми, особенно
Когда умерла его мать, Сменхкара был в Фивах, бежав от чумы. Нофрет задумалась, где же он находился, когда умер его отец. Да где угодно, так же, как и сейчас, убеждая себя, что болезнь не опасна. Был ли он тогда тоже так потрясен?
Может быть, да, а может и нет. Но радости она в нем не замечала. Сменхкара еще не осознал, что стал теперь единственным царем, не имеющим соперника.
Он был полностью занят своей женой. Меритатон совершенно лишилась разума: вырывалась, завывала, словом, вела себя так, будто вовсе не она радостно отвернулась от мужа-отца к своему красивому дяде. И не она появлялась здесь, только когда требовали обязанности, тогда как ее сестра проводила у постели умирающего дни и ночи.
— Заберите ее отсюда, — сказала царица спокойно, негромко, но властно. — Кто-нибудь из вас, целители, пойдите с ней. Приготовьте ей какое-нибудь снадобье, чтобы она заснула.
Когда Меритатон увели, воцарилась благословенная тишина. Слуги, подавленные ее истерикой, не возобновили своих причитаний. Царица, по-прежнему спокойным голосом, отправила прочь почти всех, одних послав за бальзамировщиками, других с известиями к вельможам. Ее самообладание упокоило и их, хотя они смотрели на царицу с неодобрением. Нофрет надеялась, что все будет списано на утомление и царственную силу воли, а не на то, что — насколько известно царице — ее отец еще жив. Глядя на него, трудно было предположить такое. Если он и дышал, то совсем незаметно. Его лицо на фоне пурпурного покрывала было лицом мертвеца, кожа обтянула череп, лишенный жизни и души.
Нофрет нужно было исполнить одно дело. Ей очень хотелось забыть об этом: она вовсе не желала оставлять свою госпожу одну с неумершим царем и обезумевшим двором, но такое поручение нельзя было доверить больше никому.
Она собрала всю волю и мужество, скользнула в тень и была такова.
Иоханан и Агарон не спали, сидя в главной комнате своего дома, хотя была глубокая ночь. Леа дремала в уголке, но, когда вошла Нофрет, сразу проснулась. Никому из них не нужно было спрашивать, что привело ее сюда. Иоханан уже вскочил, надевая сандалии. Его отец стал предлагать Нофрет угощение, даже в такой час, но она оборвала его. Это было невежливо, но времени не оставалось.
— Нужно действовать прямо сейчас, — сказала она, — бальзамировщики…
— Я позабочусь об этом, — отозвался Иоханан. Казалось, он двигается не особенно быстро, но исчез прежде, чем она заметила.
Нофрет хотела было двинуться следом, но Агарон удержал ее.
— Оставайся здесь. Отдохни, если сможешь. Его не понесут сюда до рассвета. То, что мы должны сделать… Весьма неприятно.
Он имел в виду, что надо было найти мертвое тело, достаточно длинное и худое, чтобы походило на царское, когда его выдержат в натроне и завернут в полотняные бинты. Оно не обязательно должно быть свежим, но свежее лучше. Тогда бальзамировщикам проще будет клясться, что тело настоящее, если они смогут сказать, что начали заниматься им как раз в тот день, когда умер царь.