Огневица
Шрифт:
— На меня смотри, не прячь глаз, медовая. Разумеешь ли? Я перед тобой, не иной кто. Сама пришла, стало быть, знала к кому идешь. Я не он.
Она смолчала, а в голове всё мысль билась: «Не он, не Тихомир. Лучше во тьму раз!». Глаза открыла, посмотрела в очи темные, яркие и выдохнула будто:
— Не он, — руки сами собой легли на грудь крепкую, приласкали.
Хотела уж сказать, что к нему шла, да не смогла. Сердце застучало борзо, громко.
Некрас потянулся к ее волосам, взял в горсть и за спину перекинул, открыл глазам кожу белую, шею стройную,
— Один раз спрошу, медовая, потом уж пощады не жди, — прошептал жарко, касаясь губами ее губ. — Сама того хочешь?
— Хочу, Некрас. Люби.
Он не медлил. Обнял сильно, руками оплёл, заневолил. Поцелуями покрыл личико нежное, губы румяные. Голова-то девичья кругом пошла: думки развеялись, коленки подогнулись. По спине холодок прогулялся, в груди пожар разгорелся.
Некрас понял все без единого слова, взметнул на руки легкую девушку, прижал и понес в тень, уложил на мягкую траву и собой прикрыл. Целовал жадно, пылал и Нельгу сжигал.
Хотела она запомнить всё, спрятать глубоко в себе, но как? Разум обронила! Руки его скользили по белому нагому телу, ласкали смело, губы творили нелепие сладкое, сбивали с дыхания. Будто знал Некрас, куда целовать и как, словно угадывал все мысли ее потаенные и тем заставлял Нельгу дрожать, как в огневице.
Пытка сладкая, неволя отрадная. Увязла Нельга в ласках его, как в меду: не вырваться, не убежать. Да и как бежать от счастья такого? Зачем?
— Медовая…любая… — шептал жарко, ласкал горячо.
Она руки взметнула, обняла его за шею, притянула ближе. Поняла — дрожит парень, волнуется. Руки-то крепкие, а все одно тряские. С того еще больше в голове ее помутилось, до того, что стон легкий вырвался и прошелестел над мягкой травой.
Некрас ладонью широкой провел от ее груди до живота, и не остановился, коснулся сокровенного, приласкал нежные складки.
— Ждёшь меня, желаешь, Нельга, — будто выдохнул. — Впустишь ли?
Голос его дрогнул, и ворохнул сердечко девичье, словно пробудил. Ничего не ответила, не смогла… Только подалась к нему, раскрылась, позвала к себе. Показала, что ждёт и просит не медлить ни единого мига.
Не подвел ее Некрас. Подхватил бёдра упругие, ринулся навстречу, вошёл единым разом — глубоко, мягко. Нельгу болью ожгло, скрутило. Вмиг нежность ушла, отрада слетела.
— Тихо, тихо, любая, — утешал, целовал гладкие щеки, румяные губы. — Знал бы иной путь, больно не сделал. Верь мне, медовая.
Нельга глаза прикрыла, старалась слезы спрятать, а Некрас приметил.
— Смотри на меня, не отводи глаз. Я скорее себя загрызу, но тебе больно не сделаю, — ладонью ласковой провел по щеке, смотреть на него заставил. — Отдай себя, и не думай ни о чем. Я возьму, и беречь буду всю жизнь. Слышишь ли меня?
Нельга заглянула в глаза темные и увидела… Пламя любовное, нежность отрадную и страх его. Боялся, что оттолкнет, но ждал ведь, ее жалел, о себе не помнил и не думал. Затеплилось в ней что-то, а что и не разуметь. Одно поняла Нельга — не хочет, чтобы отпускал. Боль-то отступила, унялась, а счастье осталось. Оно плескалось в глазах его темных и блестких, обдавало огнем трепетным, тем и в самой Нельге отдавалось радостью. Разумела — вот они едины сей миг, сплетены в одно целое, и как же не поверить, как не потянуться навстречу.
Руку протянула несмело, обняла Некраса за шею и поцеловала в губы. Поцелуй-то легкий, а Некраса словно опалило. Очами высверкнул так, что Нельга с дыхания сбилась и молвила тихо:
— Слышу, Некрас… Не отпускай, — и слова-то простые сказала, а словно жизнь ему подарила.
Поцелуями осыпал, заласкал, да так горячо, что Нельга стонать принялась, сдержать себя не сумела. Шевельнулась под ним, дернулась, он и понял все. Двинулся навстречу — мягко и осторожно, ни на миг не прекратил ласк смелых, она и ответила…
Сплелись тела, спутались и не разорвешь. Только шепот тихий, стоны сладкие, поцелуи горячие. Времени-то не разумели, не считали. Какой счет, когда пламенем окатывает, негой кроет.
Нельге все чудилось, что сияет она, но не вся, а малой искоркой внутри. Искра та ширилась, росла и в единый миг сделалась больше, чем все иное. Обняла разом всю ее, распустилась цветком небывалым и ослепила совсем. От радости той, Нельга вскрикнула, запела пташкой весенней. Некрас песню ее с губ сорвал губами, заглушил поцелуем глубоким и себя отпустил. Рванулся — мощно, сильно — сжал ее крепко, а через малое время прошептал имя ее, вздохнул, словно заново на свет родился и уронил голову на ее плечо.
Сколь лежали так — неведомо. И сколь еще бы пролежали — непонятно. Ведь хорошо же, отрадно. Нельга положила ладошки на спину Некраса и вот чудо — приласкала его, а приятно себе сделала. Не успела подивиться такому-то, как Некрас голову поднял, посмотрел прямо в ее глаза:
— Медовая, по сей день не разумел, как это от любви-то издохнуть. Вот теперь и понял, — глаза блестят, голос тряский. — Одно знаю, если уж и уходить в навь, то токмо вот так.
Заплакала Нельга, ведь сказал то, о чем и думать не хотелось — о нави! Обхватила лицо его ладонями, покрыла поцелуями нежными, все шептала невпопад:
— Живым будь, Некрас… Всегда называй меня медовой, инако не говори… Спаси тя за все… — целовала, слезы лила.
Уж потом сквозь мутную пелену посмотрела на парня и вздрогнула. Глаз таких у него никогда еще не видела! И тоска там, и радость, и боль, и любовь яростная.
— Вот ты какая… Мягкая, нежная, как шёлк. Медовая, любая, откуда? Ведь иное о тебе думал… — голову склонил, одарил поцелуем. — Я никому тебя не отдам. Ни Мологу, ни богам, ни людям. Гнать будешь, за тобой пойду, потащусь псом бездомным. Ругать станешь, почту за ласку. Скажешь дурень? А и правой будешь! Сам о себе так мыслю. Токмо поделать ничего не могу…да и не хочу.