Огни над Деснянкой
Шрифт:
Солдат уже не слышал, как разбирались между собой офицеры, а быстрее направился к танку, где и спрятался от греха подальше. Вот таким образом и обзавёлся экипаж оружием.
– Андрейка! – голос Кузьмы подрагивал от нетерпения, от предчувствия. Он уже принял решение и сейчас отдаст команду. – Андрюша, рядовой Суздальцев! От тебя сейчас всё зависит да от Паши. А мы все так, присутствовать будем на этой страшной свадьбе-пирушке, прокатимся с ветерком с вами за компанию под звон бубенцов. Вырываемся на поле перед деревней, танкетки и пехота – вот наши цели. Андрюха-а! Вперёд! Паша! Береги патроны, короткими их, коротки-и-ми-и! Давай, родные мои! Понесла-а-ась душа в рай, твою душу мать! Дави-и-и их, три грёба душу креста телегу мать их так, волчье племя дикарей этих!
Слышно было, как барабанили пули по стальной броне танка, а он стремительно мчался по полю, подминая под себя то не успевшего укрыться солдата, то нерасторопную танкетку вместе с экипажем. Короткими, бережливыми очередями механику-водителю рядовому Андрею Суздальцеву помогал стрелок-радист Павел Назаров.
Скрежет металла, взрывы, ошеломлённые, охваченные ужасом лица убегающих немцев, удары осколков и пуль по броне – всё это смешалось. Время остановилось или, напротив, летело безоглядно. Несколько раз за бортом были слышны хлопки гранат, звон осколков по корпусу танка.
Кузьма не отрывал глаз от панорамы боя и вдруг сбоку, почти на пересекающихся курсах, впереди танка вырос столб от взрыва. Зенитка? Или противотанковая пушка? Впрочем, какая разница! Всё равно ни снарядов, ни топлива.
– Командир! Зенитка! – эти страшные для танка взрывы заметил не один Кузьма, но и стрелок-радист Назаров. – Во-о-он, на горке, почти на прямой наводке! Стоит каракатица, твою мать!
Ещё с учебной части экипаж знал, что ни одна немецкая пушка не может пробить броню танка КВ-1, а вот снаряды 88 миллиметрового зенитного орудия – могут.
– Командир! Топливо на исходе! – в подтверждение танк несколько раз чихнул, дёрнулся и в тот же миг остановился почти на краю поля, двигатель заглох.
Наступила тишина, только слышно было, как трещало зло и напористо немецкое зенитное орудие, снаряды ложились всё ближе и ближе.
– Уходим через нижний люк! – успел дать команду Кузьма.
Выскользнув из-под брюха танка, экипаж метнулся в подлесок, что на краю поля.
В это время раздался выстрел, танк сдвинуло с места силой взрыва.
– Ребята! Я сейчас! – вдруг Павел Назаров бросился назад к горящему танку.
Взобравшись на броню, в спешке принялся снимать пулемёт, на какой-то момент замешкался. Немцы к этому времени опомнились, заметили солдата, стали окружать танк.
Кузьма вместе с остальными членами экипажа успел добежать до подлеска, а теперь с ужасом наблюдал, как пытаются немцы взять в плен стрелка-радиста Павла Назарова. Помочь чем-либо Паше товарищи не могли.
Они видели, как окружили Павла немцы, как, ухватив пулемёт за ствол, пошёл солдат, размахивая им, как дубиной. Даже кого-то из немцев задел и тут же сам упал, расстрелянный в упор.
– Ы-ы-ы-ых! – Кузьма скрёб пальцами землю, скрежетал зубами.
– Зачем, Паша? Зачем? – шептал рядом Агафон Куцый.
– Паша-а-а! Па-а-аша-а! – стонал рядовой Суздальцев.
– Господи! Господи! Спаси и помилуй! – в ужасе молился наводчик Фёдор Кирюшин.
– Уходим! – Кузьма вскочил, направился в лес.
За ним поспешили Суздальцев, Куцый, Кирюшин.
Младший сержант Кольцов вёл подчинённых на восток, куда отходили все воинские части.
Он был уверен, что на очередном рубеже Красная армия обязательно упрётся, повернёт вспять врага. А потому спешили.
Хорошо, что не стали без разведки выходить на дорогу, на звуки боя. А мысли такие у Кузьмы уже были, тем более, почти рядом слышалась довольно интенсивная стрельба, взрывы гранат.
Вдоль леса протянулось шоссе, за ним – пшеничное поле. Именно на нём сейчас и шёл бой. Видимо, какое-то наше подразделение не успело укрыться в лесу, было обнаружено немцами. И теперь несколько танкеток и мотоциклистов, около взвода пехотинцев окружали красноармейцев.
А по самой дороге всё шли и шли немецкие войска. Они даже не останавливались, лишь изредка, от нечего делать или для острастки, стрельнут в сторону леса.
Кольцов с товарищами с болью в сердце наблюдали, как безжалостно расстреливали раненых, как издевались над уцелевшими бойцами. Больно было видеть, как некоторые красноармейцы поднимали руки вверх и шли обречённо навстречу немцам с высоко поднятыми руками.
– Твою гробину мать! – скрежетал зубами Агафон.
Кузьма с силой повернул солдата лицом к себе.
– Страшно? Не справедливо?
– Кто бы мог подумать… – Куцый зло заматерился.
– Надо искать наших. Соединиться.
Углубившись в лес, Кузьма остановился, обвёл взглядом подчинённых, что замерли перед ним. Грязные, в синих технических робах, они нелепо смотрелись на фоне лесной зелени, чистоты.
– Вчетвером мы ничего сделать не сможем. Так, только врага насмешить, а вместе с какой-нибудь воинской частью мы – сила.
– Оно так, – поддержал его Агафон. – Как-то непривычно, да и боязно. Быстрее бы пристать.
– И поесть бы, – произнёс Андрей Суздальцев. – Это ж когда мы последний раз ели?
– Кому что, а вшивому – баня, – Федя Кирюшин с опаской оглядывался вокруг. – Тут бы ноги уносить, шкуру спасать надо, а он…
Долго шли по лесу, стараясь выдерживать направление строго на восток, и только к концу дня решились подойти к дороге. Она напоминала о себе постоянным гулом машин.
Навстречу колоннам немецкой техники по обочине шоссе понуро брела длинная вереница наших пленных под охраной конвоя с собаками.
– Гос-по-ди! – ухватился за голову Агафон. – Неужели, командир? Неужели сдалась Красная армия, Господи? Что ж это будет? Как же так?