Шрифт:
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Глава первая
Первая бомба упала рядом с палаточным городком. Командира танка младшего сержанта Кольцова взрывной волной сбросило с дощатого настила, что заменял кровать. Палатка вспыхнула огнём и тут же сложилась. Кузьма заметался, задыхаясь. Очередная бомба взорвалась где-то у танкового парка, объятое пламенем полотнище сдвинуло немного в сторону, открыв доступ свежего воздуха. Однако за это короткое мгновение Кольцову
– А-а-а-а! – дико заорал от боли.
Вскочил и снова упал, закрутился, заскользил по прохладной, влажной от утренней росы почве, пытаясь погасить тлеющее бельё, унять и растереть о землю неимоверную боль от ожогов.
То ли и вправду удалось, то ли последующие бомбовые удары, вой заходящих на цель бомбардировщиков заменили физическую боль страхом, который на некоторое время парализовал и сознание, и тело. Но замешательство длилось недолго: младший сержант вдруг остановился, замер, уставился на объятый пламенем парк боевой техники.
Огромные клубы чёрного дыма от горящих машин рвались вверх, закрывали небосвод, страшной, тёмной тенью окутывали танковый полигон, стлались по-над землёй, смещались куда-то за лес, навстречу встающему солнцу. Самолётный рёв бил по нервам, заставлял дрожать все внутренности противной дрожью, пытался парализовать волю, вызывал панику. Младший сержант еле-еле, из последних сил сдерживал себя, чтобы не поддаться ей, не броситься, очертя голову, куда глаза глядят, хотя в первое мгновение такое желание было.
Только вчера они в составе роты прибыли на этот полигон, сменили курсантов другого подразделения, и вдруг такое…
Кузьма озирался, расширенные от страха глаза пытались увидеть сослуживцев: инстинкт солдата уже звал к товарищам, к оружию. Постепенно силой воли дикий, животный страх за собственную жизнь оттеснялся на второй план, уступая место осознанию себя мужчиной, бойцом, командиром. Воинский устав обязывал к активному действию, отражению атаки противника. И он взял верх, победил.
Обожжёнными руками нащупал обмундирование, в спешке натянул на себя, сунул босые ноги в ботинки, обмотки даже не стал наматывать, затолкал в карман.
Рядом, у палатки, копошился, матерясь, стрелок-радист Павлик Назаров. Механик-водитель Андрей Суздальцев уже стоял одетым, поминутно приседая при каждом новом взрыве.
– Братцы, это война! Так учения не проводят, клянусь!
Наводчик Фёдор Кирюшин, которого в экипаже все называли Кирюшей, сидел на земле в исподнем белье, смотрел безумными глазами на происходящее, вжав голову в плечи, обхватив её руками.
– Господи, спаси и помилуй! Господи, спаси и помилуй!
– В машину! В машину согласно боевому расчёту! – Кузьма уже оделся, был готов бежать в горящий танковый парк к танку КВ-1, но задерживал наводчик, который продолжал в растерянности и страхе твердить, как заведённый:
– Господи! Господи! Конец света! Спаси и помилуй, Господи!
– В машину! К маши-и-не-е! Креста душу мать!
И уже стрелку-радисту:
– Назаров! Заряжающего Ивлева разыщи и с ним в парк! Он дневалил у грибка.
Однако Кирюшин безвольным мешком свалился на землю, не уставая повторять:
– Господи! Спаси и помилуй мя, грешного, Господи!
– Твою гробину мать! – снова заматерился Кольцов. – Встать! К машине! Убью, сволочь! – но видя, что и это не помогает, позвал на помощь Андрея:
– Суздальцев! Помоги!
Механик-водитель тут же подбежал к командиру и сразу всё понял. Не раздумывая, с ходу залепил пощёчину наводчику, подхватил под руку, стал поднимать с земли.
– Клин клином, командир, клин клином! Это от страха, это пройдёт, – успел упредить очевидный недоумённый вопрос командира. – Кирюша, Кирюшка, вперёд, вперёд, браток!
И, правда, Кирюшин как очнулся вдруг, ожил, смятение и растерянность на лице сменились осмысленным выражением: вскочил, скомкал обмундирование, прижал к груди, кинулся за товарищами в исподнем белье. В последний момент вспомнил о ботинках, вернулся обратно, схватил их, бросился вдогонку.
Уже на выходе из палаточного городка, у грибка, где должен находиться дневальный, наткнулись на стрелка-радиста Павла Назарова. Он стоял на коленях. Рядом, на отсыпанной речным песком дорожке, лежал заряжающий из их экипажа Володька Ивлев.
– Команди-и-ир, Кузьма-а-а, ребята-а-а, – дрожащим голосом произнёс Павлик. – Командир, Вовка, Вовка-то мёртв, команди-и-ир. Как это? За что-о-о, командир?
Горящие глаза стрелка-радиста, в которых отражались всполохи пожара, смотрели на Кольцова снизу, искали ответ не только на смерть товарища, но и на весь тот ужас, что творился вокруг. Рядом лежало тело рядового Ивлева с размозжённой осколком бомбы головой.
– Встать! К машине! – рявкнул командир танка.
Кузьмой сейчас уже всецело руководил младший сержант, младший командир Красной армии, в задачу которого входило вывести свой танк из-под обстрела из горящего парка в район сосредоточения, куда обязан прибыть по боевому расчёту на случай тревоги. А собственная боль, жалость по погибшему товарищу – это потом, потом, когда утихнет бой, а сейчас – вперёд, к машине!
– Вперёд, Паша, вперед, это потом, потом плакать будем!
Парк горел, горели топливозаправщики, легкие танки Т-28, которые использовались в качестве учебных машин, танкетки, несколько тяжёлых танков тоже извергали в небо тёмные клубы дыма, изредка выплёскивая из металлического чрева яркие языки пламени, сдобренные чёрной копотью.
Их КВ-1 под номером 12 стоял в первом ряду, в углу, целым и невредимым. Несколько танков уже выходили из парка, удалялись в сторону леса, выстраивались у его кромки в походную колонну, сливаясь в предрассветных сумерках с зарослями. Чуть в отдалении группировались уцелевшие топливные заправщики.