Огни над Деснянкой
Шрифт:
– Ты кто? Где я? – разжать губы и произнести несколько слов оказалось не таким уж простым делом.
– Я? Надя, Надежда Логинова, санинструктор батареи, – девушка говорила, а её светлые длинные волосы шевелились от дуновения ветра, и сама она казалась политруку летящим ангелом. – Наша батарея последней прошла по переправе, и я должна была уйти с ними. А старший лейтенант-сапёр на том берегу попросил посмотреть раненого солдатика. Вот я и задержалась, а тут и немцы на мотоциклах. А дальше вы знаете.
– Что я знаю? – Рогову для восстановления всей картины боя чего-то не хватало, он пытался восстановить недостающие детали с помощью девчонки. – Я тебя не видел среди наших солдат.
– Как вы могли видеть, если я была на том, а вы на этом берегу? – удивилась Надежда. – Это я вас видела, как из пулемёта стреляли, а вы бежали в лес. Ещё молилась, чтобы успели добежать. И вы молодец – добежали.
Во время беседы солдат молча сидел рядом, зажав между ног немецкий автомат.
– А дальше что? Кто ещё остался из роты?
– Никого, – девушка обернулась за помощью к солдату. – Вот он, Азат, и то на этом берегу реки. Я чудом убереглась в воронке от бомбы. Остальные – кто в реке утонул, кого расстреляли. Я думала, вообще никого не останется после мотоциклистов, а тут, слава Богу, вас увидела, как вы возвращаетесь к реке. И тут взрыв.
– Мне помнится, переправу подожгли?
– Да. Подожгли. Но бензин выгорел, и огонь потух: брёвна-то сырые. Вот я и перебралась. Я же плавать не умею, – стыдливо закончила Надя.
Где-то высоко шумели деревья, голова опять стала раскалываться, и политрук в очередной раз то ли потерял сознание, то ли впал в забытьё.
Потом они шли, нет, шли солдат и девушка, а он, политрук сапёрной роты Рогов Пётр Панкратович, лежал на плече своего подчинённого рядового Азата Исманалиева. Автомат и уже пустую медицинскую сумку несла девчонка. В неё, в сумку, они складывали выкопанную на полях картошку, чтобы в укромном месте разжечь маленький костерок, сварить в котелке, добавить туда собранные в лесу грибы, напоить этим отваром раненого, покушать самим и идти дальше.
Несколько раз пытались найти в попадавшихся на пути деревнях доктора, но безрезультатно, пока не увидели купол церкви.
– Пойдём туда, Азат, – они прятались в густом саду под огромной ветвистой грушей. – Там помогут обязательно, – девушка устало махнула в сторону церкви.
Истекший кровью, обессиленный, политрук не принимал участия в разговоре, только беспомощно водил глазами по сторонам, обречённо ждал решения своей участи. Ему уже было безразлично, что и как с ним будет.
Затем в его сознании мелькали то поп, то доктор, то старушка в чёрном одеянии. Но всегда рядом находились девчонка и солдат. Когда бы он ни открыл глаза, приходя в себя, рядом оказывалась Надя. Она кормила его с ложечки, меняла повязки, даже уносила за ним ведро. Потом Азат стал помогать Петру Панкратовичу выходить во двор, справлять нужду, когда стало легче, появилась хоть какая-то сила в теле. А теперь ему уже хорошо, раны заживают, и он сам способен ухаживать за собой.
Три дня назад батюшка привёл еврея, поселил тут же, в ногах у Рогова. Не очень разговорчивый, но известно, что его жену расстреляли немцы, а он сам с больными ребятишками нашёл временное пристанище здесь, на заднем дворе церкви.
У Нади тут же возникла идея идти к своим всем вместе. Так надёжней, легче добыть пропитание, и в случае чего, есть кому оказать помощь.
Рядовой Исманалиев во всём соглашается с санинструктором, как соглашается и с ним, политруком Роговым. Впрочем, он соглашается и с евреем, и с батюшкой. И даже со старушкой, что приносит поесть, он тоже соглашается, молча, с застывшей навсегда подобострастной улыбкой на лице, да неизменно кланяется, прижав руки к груди.
Политрук привстал на локтях, обвёл глазами помещение.
Короткая летняя ночь заканчивалась. Сквозь щели в крыше и в дверях брезжил рассвет. Солнца ещё не было, но темень уже растворялась, готовая уйти в небытие, уступая место дневному свету.
Тихо.
Все эти люди ждут его, политрука Рогова Петра Панкратовича, чтобы вместе идти за линию фронта. Возможно, с ними пойдет и вот этот еврей, что посапывает в ногах на досках, застеленных каким-то тряпьём. В свой последний приход доктор говорил ему о детях, сказал, что они хорошо идут на поправку, но надо ещё денёк-другой, чтобы детские организмы обрели прежнее, здоровое состояние, окрепли физически, поднабрались сил. Значит, и они идут.
Там, за линией фронта, свои, там закончатся мучения и страдания, неопределённость, там вновь обретут значимость людей, не изгоев, как вот здесь, на оккупированной территории. Но туда надо дойти. И как? Кто даст гарантию, что эта толпа дойдёт живой и невредимой?
Вот, голова опять разболелась, но уже не от ран, а от мыслей. Рогов открыл глаза, снова обвёл помещение. У стены на досках спит рядовой Исманалиев, за ним, голова к голове, свернувшись калачиком, лежит девчушка санинструктор Надя Логинова.
В самом начале скитаний, когда сознание в очередной раз вернулось, политрук спросил у солдата, заметив в его руках немецкий автомат:
– Откуда у тебя оружие, солдат?
Тот не ответил, лишь опустил голову, молча сидел, а за него говорила девушка.
Оказывается, утром они напоролись на немцев. Уходили от погони обратно в лес, но с такой ношей шансов на спасение не было. Тогда Азат спрятал политрука под куст, укрыв его ветками, но немецкий солдат обнаружил. Фашист разбросал ветки, за ноги вытащил раненого и хотел, было, уже расстрелять, взялся за автомат, но в этот момент рядовой Исманалиев топором сзади зарубил немца. Вот откуда оружие у солдата.
Да-а, сложная штука жизнь. Кто бы мог подумать, что вот этот паренёк, который и говорить-то по-русски хорошо не умеет, а, поди ж ты…
Рогов ворочался, не спалось. Мысли одна тяжелее другой менялись, кружились в голове, мешали уснуть.
А вдруг и правда Москва под немцем? А что будет с семьёй, с детишками? Как и когда он сможет увидеть дочурку, сына, жену? И увидит ли с такого расстояния? А если дойдём благополучно, кто даст гарантию, что политрук Рогов доживёт до победы?
…Отец Василий поднялся сегодня чуть раньше обычного, хотя матушка Евфросиния уже была на ногах, готовила что-то в печи, гремела ухватами, сковородками, чугунками.