Огни святого Эльма
Шрифт:
— Маша, неужели это ты?
— Я.
— Мария, простите меня, тогда, понимаете, действительно было другое время, но как вы изменились! Вы здесь живете?
— Простить за что, Вася? Это было ну…, интересно, мы были молоды, хотели развлекаться и что из этого? Да, Вася, мой муж работает в посольстве. Господ теперь нет, мы все товарищи, буду тебя так называть по-простому, — она тяжело вздохнула.
— А ты не переживала тогда, не ждала меня? Ведь я… был твоей первой любовью. Зачем ты сейчас играешь? Ведь мы уже немолоды, столько времени прошло, ты сама говоришь.
— Я не играю, — пожала дама плечами. — Я это теперь так воспринимаю. А, впрочем, не это сейчас главное. Мне не до того было тогда, Вася. Не поверишь, я переживала за судьбу страны, помогала красноармейцам, я стала идейным человеком.
— Мария, в тебе столько жизни, энергии. Теперь я понимаю, почему мы проиграли гражданскую, — сказал Василий с грустной улыбкой, — у меня в душе только отчаяние и боль. Знаешь, я хочу вернуться. Я не сплю по ночам. Почти совсем. Мне так не хватает Петербурга, белых ночей. Это ностальгия страшная болезнь, понимаешь, я наказан за все, ужасно наказан. Я будто наяву вижу Невский, Казанский собор. Моя любимая улица вдоль Обводного канала. Там я бродил, доходил от проспекта до Летнего сада, потом до Дворцовой, думал обо всем на свете. Ведь Казанский собор не взорвали, Мария? — с надеждой спросил он.
— Не знаю, Вася, — равнодушно ответила дама, — я в Москве жила в центре, в большой квартире. Столица сейчас прекрасна, власть в руках народа, повсюду наши знамена и лозунги, трудящиеся радуются жизни. Мы были на приеме в Кремле, я видела самого товарища Сталина, — ее взгляд загорелся. — Он отец народов и ведет нас к светлому будущему. И это не пропаганда, я смотрела в его глаза, — ее голос дрогнул. — В них огромная сила и воля, он может сделать все, что захочет! Все, понимаешь? Будущее уже наступило, нам не так далеко до коммунизма. Ты хочешь вернуться, — продолжала она уже более будничным тоном. — А зачем? У тебя ничего не будет. Ты же читаешь газеты, теперь это НАША страна, там все по-другому. Ты считал себя выше меня тогда, на каком основании скажи? Почему один считает себя достойнее другого из-за своего материального положения? «Человек — это звучит гордо» — как сказал товарищ Горький, просто человек и неважно чем он владеет. Теперь уже неизвестно, кому из нас больше повезло с происхождением. Только наш разум остается с нами, деньги можно потерять за одно мгновение. У нас в стране свобода, равенство и братство. Вы гордились своими поместьями и фамильным золотом, это против природы, гордиться надо честным трудом. «Мы наш мы новый мир построим, кто был ничем, тот станет всем». «Человек не может жить в обществе и быть независимым от общества». Ты тоже не сможешь, Вася, ты там не проживешь.
— А здесь, Мария, думаешь, мне здесь хорошо? — он резко затормозил перед светофором. — Ты сама видишь, во что я превратился. Я плачу по ночам и не просто, потому что я все потерял, я уже привык жить бедно. Мария, я потерял родину. Я не могу жить без нее, мое сердце не выдерживает, нет. Иногда я думаю, что лучше умереть, чем жить так и пускай я умру на родине.
— Я могла бы тебе помочь, у нас связи, но не буду, не из-за прошлого, уже столько воды утекло. Я не хочу показаться нелояльной, у нас хорошо, но знаешь как-то страшно. Да, у режима столько врагов, так много предателей, даже среди своих, они проникают всюду. Товарищ Сталин тогда на приеме сказал, что нет пощады врагам народа и это правильно. Наша страна островок свободы в этом мире эксплуатации и несправедливости, его надо сохранить, ради этого нужно пойти на все! Понимаешь?
— Понимаю, — не очень уверенно ответил Василий. — Ты теперь леди из высшего общества. Ты красавица, Мария. Я готов на коленях целовать твои руки и просить прощения. Вы придумали эту классовую борьбу, но есть же человеческие чувства, которые выше этого. Тогда это для меня было серьезно…
Я ушел в армию в 1915 и не смог приехать к тебе, просто не смог, — зачем-то соврал он.
— И сейчас ты пригласишь меня в гостиницу, чисто по-русски потратишь последние деньги, которые ты должен за квартиру, чтобы заказать в номер шампанское. А, впрочем, не это сейчас главное. Не надо, Вася, прошлое никогда не вернется. А, если вернется, это будет страшно, но сейчас мы верим и мы счастливы, потому что делаем все, что можем.
— Мария, что с нами со всеми произошло? — Василий Петрович нахмурился. — Россия суровая страна, азиатская жестокость, зря мы подражаем европейцам, мы остались там, в темном прошлом. Чингисхан, отсталость, рабство. Мы виноваты перед народом, перед самими собой. Да что говорить, нас, дворян, уже почти не осталось. Но ведь было же что-то хорошее и до 1917 года?
— Знаешь, только в России можно было встретить такое хамство и бесчеловечность, доведенные до абсурда, но и такой героизм, самоотдача есть только в СССР. Интеллигенция хотела все поменять, но у них для этого не было воли и сил, а аристократия вырождалась и ни во что не верила. Мы живем только, когда служим высокой идее, а иначе мы ведем растительное существование. Как ты думаешь, почему именно наша страна первая в мире пришла к идеалам равенства и свободы? А, впрочем, уже не это сейчас главное.
Мария вдруг нервно оглянулась.
— Тебе не кажется, что за нами все время следует этот голубой фиат?
— Да, странно.
— За нами погоня. Прибавь скорость, умоляю.
— Мария, мы здесь больше не враги, и когда-то вовсе не были врагами, если ты еще помнишь, — скороговоркой произнес он, видя, как она волнуется. — Объясни мне, что происходит? Я не трусливый человек, но эта неизвестность меня лишает воли, скажи мне, в чем дело, чтобы я мог тебе помочь.
— Я не буду больше в этом городе работать, моя миссия закончена. Значит, можно тебе сказать. Я здесь выполняла секретное задание Партии и Вождя, — нервно заговорила Мария. — Видишь ту машину, которая следует за нами? Это французская служба безопасности, за мной гонятся, мне грозит смерть, помоги мне, умоляю! Мы должны уйти от них.
Василий изо всех сил нажал на педаль газа.
Его машина поехала быстрее, подрезая другие автомобили. Сердце колотилось, Василий нервничал. За ними несся голубой Фиат на огромной скорости. Василий быстро проехал на красный свет, вслед ему изо всех сил свистел постовой. Дама в меховом манто с собачкой, переходившая дорогу, еле успела увернуться. Расстояние между ними и машиной преследователей сокращалось.
— Вася, прибавь скорость, я не боюсь заключения, но у меня важные сведения, которые мне надо передать Партии. Помоги мне сейчас, хотя ты и обманываешь, что для тебя это было серьезно, но я чувствую, в тебе осталось что-то человеческое.
Она, не отрываясь, смотрела в зеркало заднего вида, потом обернулась назад.
Василий Петрович резко свернул налево, в переулок, потом, нарушая все правила, промчался напрямик поперек сквера, выскочил на встречную полосу, развернулся на площади и влетел на мост. Однако, съезжая с него, увидел, что Фиат опять замаячил сзади. Тут, как назло, на перекрестке столпилось много машин.
— Ах, не туда я поехал, — пробормотал Василий, но вырваться не было никакой возможности. Эта небольшая задержка свела на нет все усилия. Злополучный голубой автомобиль остановился через две машины от них. Но, как только загорелся зеленый светофор, и началось движение, Василий свернул направо, в боковую улицу, где почти не было транспорта. Преследователь от них не отставал, но тут подвернулся счастливый случай. Поперечную улицу готовился пересечь длинный грузовой фургон. Василий специально притормозил, преследующая машина приблизилось, до нее оставалось метров тридцать. Растратин дождался красного сигнала, и когда фургон уже тронулся, ловко проскочил перед самым его носом. Фиат не смог повторить его маневр, потому что отчаянно засигналивший фургон уже перегородил всю дорогу. Дальше Растратин рванул, что есть силы, и его машина понеслась, делая крутые виражи и повороты, скрипя тормозами. Он мчался вперед, пытаясь использовать достигнутое преимущество. Только когда они проехали много кварталов, он немножко сбавил скорость, выехав на неизвестный проспект.