Огонь блаженной Серафимы
Шрифт:
А ведь Евангелина во всем права, канцлерову милость мне отработать придется. Вместо того чтоб князя презрением одаривать, надо его вниманием окружить. Что там с ним неладно? Обычный, знакомый Анатоль, не в злобной, а в умилительной своей ипостаси.
Вспомнив, с каким остервенением князь пытался убить мелкого тогда Гавра, я поморщилась. Такой же мерзавец, как и Аркадий. Родственные души. Недаром Натали меня про Кошкина пыталась предупредить. Кстати, о чем именно? Что у них эдакого могло приключиться? И когда?
Раздумывая
— Дитятко…
Низкий гортанный, почти не похожий на Маняшин, голос и тяжелый звук шагов. Топ, топ…
— Ты спишь, дитятко?
Шелковая сорочка сползла с поджарых плеч, открывая торчащие ключицы, волосы по сторонам бледного лица всклокоченные, неопрятные.
Топ, топ…
— Чего тебе? — Голос мой дрогнул от скрываемого страха.
— Обнять тебя хочу, увериться, что все ладно.
Твердая ладонь, опустившаяся мне на макушку, чуть не заставила меня заорать.
— Холодно мне, дитятко…
Видимо, жалобные нотки в этих словах прогнали мой страх. Кем бы ни была женщина, захватившая Маняшино тело, зла мне причинить она не могла.
— Ну так я тебя согрею. — Обняв няньку за плечи, я отодвинулась, освобождая местечко подле себя. — Или тебе еще снов надобно?
Огонь струится из моих рук без усилий и исчезает, будто первый после засухи дождь в растрескавшейся земле.
— Ты сняла запоры?
— Не сняла. Так спросила, для поддержания беседы.
— Ты можешь, я знаю.
— Откуда?
— Ты сильная.
— Комплиментщица, — укоризненно протянула я. — Всей моей силы Гуннару на один чих хватит. А ты что же, без чужих снов уже маешься?
Нянька засопела, уютно устроившись на моем плече, на лбу ее появились горошинки испарины.
— Сильная ты, Серафима, каждый тебя себе хочет.
Она говорила теперь, будто во хмелю.
— И ты? — спросила я осторожно.
— У меня ты и так есть, — пьяно хихикнула нянька, — горячая, полная…
Отогнав подступающий ужас, я вновь спросила:
— Собою меня заполнить желаешь, чтоб в огне купаться безнадзорно?
— Чародеев нельзя заполнить… не тот сосуд… если кто тебе обменом грозить станет, в лицо смейся, не тот сосуд…
Языком она ворочала с усилием:
— Дуре какой сосуд посулишь, она все для тебя сделает, а сама не верь…
— Имя той неразумной скажешь?
— Имя? У вас такие глупые имена… Лулу, Жужу, Коко… Ко-ко… Курочки безмозглые.
— У тебя самой имя красивое? — шептала я дрожащими от ужаса губами. — Как тебя, умница, звать-величать?
Мне не ответили, огласив спальню храпом.
Я вскочила с кровати, зябко поежилась, накинула халат и спустилась на первый этаж.
— Барышня?
— Барыня?
Разбуженные Марты повскакивали, душераздирающе зевая и потирая глаза.
— Мария Анисьевиа в моей постели заснула, — объявила я горничным. — А я вдруг голод ощутила. Перенесите ее там, уложите, и белье мне застелите свежее.
Обнаружив на кухонном столе накрытое полотенцем блюдо с пирожками, я налила себе молока из стоящей здесь же бутыли и с удовольствием откушала.
Главное, не бояться. Вот правда, главнее этого сейчас нет ничего. Пьяная тварь в смежной комнате опасности не представляет. Она хмелеет от моей огненной силы, я буду накачивать ее силою столько и так часто, чтоб она продолжала лежать в постели. Ведь именно этой силы она желала, занимая Маняшино место подле меня? Пусть жрет, пока не лопнет. А я потихоньку попытаюсь у нее выспросить, где Маняша и как мне ей собственное ее тело возвернуть.
Пирожки меня успокоили. Вообще, для восстановления душевного спокойствия барышни Абызовой в этом мире существовали две вещи: пирожки и новые наряды. Маняша мне бы сейчас тесто жевать запретила, она бы как раз двери гардероба распахнула да светильники у зеркала зажгла. Ну ничего, драгоценная моя госпожа Неелова, распахнешь еще.
Хотя с чего я решила, что Маняша еще жива? Этой твари только тело моей нянюшки нужно было. Да нет, я уверена, что мне не показалось. Тогда почему она не открылась мне при встрече? Лихие людишки… Тварь была не одна? Эх, Артемидор, ну зачем ты меня снов лишил? Я бы смогла отыскать свою подругу во сне или в смерти, у самой ее грани и даже за ней! Я сильная, я бы смогла.
Мысль о смерти неожиданно направила размышления в другое русло. Я перевела взгляд в красный угол, где у иконы горел крошечный негасимый огонек.
— Уложили Марию Анисьевну, — отчитались Марты. — Что еще барышня прикажет?
— Спать ступайте, — приказала я. — А на рассвете будьте готовы меня сопровождать.
— Куда?
— На кудыкину гору, — фыркнула я на наглость. — В церковь пойдем, грехи ваши замаливать.
Горничные пожелали мне спокойной ночи, сладких слов, а про себя, наверное, провалиться со своими фанабериями сквозь землю. Я же, зевнув, приняла во внимание лишь первое озвученное пожелание и отправилась к себе, где провела спокойную ночь предвкушения.
Разбудил меня Гаврюша, колотящий лапой в стекло.
Я распахнула ему дверь, впустила, почесала за холодным ухом:
— Сегодня сызнова дом сторожи.
— Ав-р. — Кот потерся лбом о ладонь, повернулся боком и приподнял сложенное крыло.
Из-под него на ковер спланировал букет летних полевых цветов: ромашки, клевер, васильки и крупный бархатистый мак.
— Какое чудо! — Подхватив цветы я вдохнула их яркий солнечный аромат. — Где ты его добыл?
— Авр-р…
Стебли оказались обернуты бумажной лентой, развернув ее, я прочла: «Сорняки для Фимы…» и разревелась счастливо. Потому что прислать мне такой вот букет мог только…