Огонь блаженной Серафимы
Шрифт:
Наталья Наумовна хлопотала по хозяйству. Хотя утро было ранним, она велела приходящей прислуге приступить к установке праздничной рождественской ели. Мокошьградское общество в вопросе времени установки праздничного дерева во мнениях расходилось. Новомодные правила предлагали и Новогодье встречать при украшенных хвойных ветвях, но барышня Бобынина придерживалась семейных традиций. Первое число сеченя, и никак иначе. На второй этаж она поднялась лишь раз, проводив дорогих гостей, осмотрела разгром и прикрыла дверь спальни. Успеется. Да и не ее это дело, о порядке заботиться. После, когда Аркадий вернется в отчий дом, пусть сам наймет людей для уборки и починки. Она в это время будет уже обживать другое, более соответствующее ее статусу, гнездышко. Сигизмунд твердо ей это обещал. Она станет княгиней Серафимой Кошкиной и перво-наперво превратит в ад жизнь ненавистной старухи. Кроме юной внешности, абызовских капиталов и сиятельного супруга приобретет она чародейские способности дурочки-кузины. В последнем у нее до недавнего времени оставались кое-какие сомнения, но алая ведьмина метка на спине фальшивой Маняши Нееловой Наталью убедила. Хозяин велел своей навье нынче ночью заголиться и метку ей показать.
— Видишь, голубка, наша Лулу от загорской крестьянки вместе с телом и силу обрела.
Натали возразила:
— Но Лулу и раньше могла колдовать.
— При помощи артефактов, — хмыкнул князь. — При этом искусно маскируя проклятия и наговоры под чародейские.
— Пусть сейчас мне ведьмовство продемонстрирует, — капризничала барышня.
Хозяин каприз удовлетворил, его гусары доставили к застолью клетку с голубями, и Лулу свернула птицам шеи, не прикасаясь, лишь шепча рифмованные заклинания. Ну да, ведьмы могут лишь забирать, эта забрала жизни. Голубей Наталья велела кухарке запечь, и встретила Новый год в самом радостном расположении духа. Сигизмунд ее не обманет, не посмеет. Держит его Наталья Наумовна крепко. И дело тут не в благодарности за помощь с телом мерзавца Анатоля, не только в ней. Дело-тело, два тела, одно дело.
Барышня Бобынина в предвкушении рассмеялась, отчего работник, внесший в гостиную коробку с елочными украшениями, споткнулся о край ковра. Дверной звонок спас растяпу от выволочки. Наталья выглянула в прихожую, ни один из приходящих слуг, разгильдяев безголовых, не подумал запереть дверь. Звонок прозвучал еще дважды, после в прихожую вошел нелепо одетый мужик, в котором с некоторым усилием Наталья узнала Сонечкиного брата Семена Аристарховича Крестовского.
— Простите за вторжение, Наталья Наумовна. — Чародей снял с головы меховой колпак с длинными ушами. — Мне срочно нужно видеть барышню Абызову.
На ногах у него были чудовищные сапоги из шкур, и меховые штаны над ними, и шуба, перетянутая у пояса железными веригами.
— Фимочка нездорова, — пролепетала Натали, прижав к груди руки. — Она не сможет вас принять.
— Вынужден настаивать, — скучным голосом начал Крестовский.
— Посторонись, Семен. — Иван Иванович отодвинул начальника плечом и протиснулся в прихожую. — Нет времени канителиться.
— Ванечка! — ахнула Натали. — Как я ждала!
Но Зорин, на нее не взглянув, ринулся по лестнице, его монашеская ряса развевалась крыльями диковинной птицы.
Барышня Бобынина лишилась чувств столь стремительно, что Семен Аристархович едва успел ее подхватить.
— Геля! — рявкнул он над ухом сомлевшей так, что та обязательно пришла бы в себя, будь обморок настоящим.
— Шеф? — Рыжая Попович белкой впрыгнула в дом.
Наталью Наумовну внесли в гостиную, уложили на кушетку, Попович хлопотала, Крестовский, велев работнику оставаться на месте, но разрешив коробку все же поставить на пол, отправился следом за Зориным. Но тот уже сбегал ему навстречу.
— Пусто. — Он поднял руку, из которой свисал на цепочке лунный серпик. — Эльдар точно был здесь, на ковре подпалины. И вот еще.
Он разжал другой кулак, на пол упали две черные ленты, на ковре обратившиеся парой змей. Чародей растоптал гадов каблуком.
Натали, наблюдавшая сию сцену сквозь прищуренные веки, крепко зажмурилась.
— Где они, Наталья? Где Серафима и Мамаев?
— Ароматические соли в этих случаях используют, — сказала уверенно Попович. — Пощечины еще помогают, по слухам.
— Вы про барышню Абызову интересуетесь? — вдруг спросил работник. — Так князь ее еще затемно в закрытой карете увез. Я сторожил тама, в пристроечке, дежурил, стало быть, все видел, все слышал. Адъютант распоряжался. Вывели их из дома. Барышню, значит, с нянькой евойной, те сами шли, а чародея, который не особо на берендийца похож, под руки держали. Всех троих в карету усадили, адъютант кучеру велел в княжескую резиденцию ехать. Остальные следом верхом отправились. Вот.
— Молодец, — похвалил Крестовский. — Побежали, сыскарики.
— А барышня Бобынина как же? — пискнула Попович, но ответа не получив, ускакала за чародеями.
Наталья Наумовна открыла глаза и медленно села на кушетке. Слуга, перекрестившись, опрометью бросился из дома.
Я прыгнула сквозь огненное кольцо, ощутив первобытный всепоглощающий жар, мгновение растянулось вечностью, между двумя ударами сердца могли вместиться годы, века, тысячелетия. У меня не осталось тела, имени, мыслей, я вся стала огнем. Я смотрела в пульсирующую бездну, бездна смотрела на меня и стала бездною, пульсировала, пылала.
Дверь камеры за спиной рухнула, я повернулась на звук, камея соскользнула с шеи, расколовшись о камень, звякнули навские браслеты Эльдара, рассыпались бесполезным крошевом. С кончиков моих пальцев сорвался сноп искр. Будем драться!
— Серафима? — В камеру влетел Зорин.
Мамаев дернулся в моих объятиях, рассыпая прахом оковы, и рухнул нам под ноги.
— У него рана в животе! — крикнула я Ивану.
— Сейчас. — Он зачем-то обхватил мне ладонями шею и замер.
Я опустила взгляд вниз, на запястьях Мамаева вовсе не было кожи, будто навские браслеты растворили ее под собою, обнажив мясо. У меня с шеей та же история?
— Сейчас, — шептал Иван и потащил меня в сторону, освобождая дорогу к Эльдару для Крестовского.
Тот волховал на ходу, простер руки, бросил аркан.
Шею щекотно холодило, я хихикнула, дернулась, цепь на руках забренчала.
— Ты пьяна? — спросил Зорин строго.
— И на этот раз я ни при чем, — сообщил Эльдар Давидович, опираясь на плечо Крестовского. — Более того, дружище, я тоже пьян стараниями сей особы. Опоили Эльдарушку коварно и насильно.
— Уходим. — Крестовский потащил чародея к выходу. — Иван, мороком каким прикрой, пока Попович из револьвера не принялась палить.