Огонь души
Шрифт:
Он разжал ее руки и притянул к себе. Астрид не сопротивлялась ему, хотя выражение ее лица едва ли можно было назвать радостным.
— Скажи эти слова, любовь моя. Ты сможешь сохранить своих богов. Они мне нравятся. Между нами всегда будет доверие и правда, и это все, что имеет значение. Мой отец отошлет Франциска, и он никогда не вернется, если ты скажешь эти слова и устроишь представление для народа.
— Он уйдет?
— Он уедет, да.
— Если я совру.
— Разве у тебя есть другой выбор?
Она долго думала, глядя на его грудь. Он держал ее
— Выбора нет, — пробормотала она. — Никакого.
ЧАСТЬ 6. НАСТОЙЧИВОСТЬ
Каждый раз терпя поражение, мы чему-то учимся. Из поражений соткан путь к победе.
19
До своей собственной Астрид участвовала только в двух свадьбах: Бренны Ока Бога и Вали Грозового Волка в Эстляндии и Леифа и Ольги в Гетланде. И та, и другая проходила по традициям ее народа, и она понимала назначение каждой ее части.
Здесь же помимо крещения, совершенного в ручье возле замка, когда Астрид, одетая в платье, похожее на тяжелую ночную сорочку, погрузилась в воду в сопровождении почти незнакомого священника, все казалось пустым, по крайней мере, для людей, вступающих в брак. Леофрик сказал ей, что церемония будет проходить в основном на другом языке, и что большую ее часть они будут стоять на коленях и слушать.
Преклонить колени перед священником. Поклясться пустыми клятвами их богу. Снова.
Если бы она могла дать клятву только Леофрику, она смогла бы сказать правду. Она любила его. Он был всем в этом мире, что имело для нее смысл. Она будто летала, когда он был рядом. В его объятиях она узнала себя.
Все, чем она была сейчас, было создано благодаря ему.
В день их свадьбы, в комнате, которая больше не будет принадлежать ей, пока Эльфледа заплетала ее волосы в искусные косы, Астрид смотрела в зеркало и пыталась узнать женщину, которой она стала.
Мать. Герцогиня. Женщина в шелках, драгоценностях и лени. Женщина, которая носила шрамы на теле, в сердце и в душе. Все одновременно.
Стоя позади нее, Эльфледа похлопала ее по плечу и, наклонившись, ласково улыбнулась в зеркало.
— Ну вот. Ты просто прелесть. Вставай, милая, и давай наденем это платье. Будем молиться, чтобы ты не поправилась снова с момента последней примерки.
Астрид встала и провела руками по груди и животу, ладони скользнули по мягкому льну нижнего белья. Хотя у нее еще не набух живот, ее тело менялось вместе с ребенком, растущим внутри нее — и делало это почти ежедневно вот уже две недели. Пока изменения коснулись только ее груди и бедер, которые стали больше и округлее. Увеличивались они, правда, как назло в то время, когда очередное платье уже было готово.
Астрид без конца изводила швей.
Были и другие изменения, хотя и не в размере. Прикосновения — ее кожа ощущалась по-другому. Такая чувствительная везде,
В одном месте еще ничего не изменилось: в ее сердце. Или, возможно, это был ее разум. Она не чувствовала ничего к ребенку, который рос внутри нее. Изнурительное недомогание уступило место равнодушному оцепенению. Когда она была вдали от Леофрика, самым сильным чувством, которое она испытывала к своему ребенку, да и то редко, было любопытство. Неужели именно так чувствовала себя ее мать, когда была беременна ею?
Если так, неудивительно, что Астрид не получила от нее почти ничего.
Когда Леофрик был с ней, она все-таки ощущала к ребенку что-то теплое, настоящее. В своей любви к Леофрику, в его любви к ней, в его преданности и восхищении жизнью внутри нее она чувствовала что-то похожее на надежду. Видя его счастливым, она чувствовала облегчение. И тоже хотела быть счастлива.
Возможно, любовь к Леофрику породит в ней и любовь к ребенку.
Астрид вздохнула, и Эльфледа заворчала у нее за спиной.
— Успокойся, дорогая, — и туго затянула шнуровку платья.
Платье сидело как надо. В нем было неудобно и неловко, но оно был прекрасно, а у женщин здесь было только две роли: красота и воспитание. Астрид не могла сравниться по красоте с окружавшими ее женщинами, но она могла носить красивое платье.
Оно было красивым, даже на ее скептический взгляд. Сшитое из шелка самого бледно-голубого цвета, который она когда-либо видела, и самого кремового белого, оно плотно облегало ее грудь, а затем грациозно спадало к полу, чтобы растечься у ее ног и протянуться шлейфом позади. Вырез декольте был широким, почти доходя до плеч, а рукава из двух составных частей облегали ее руки до самых ладоней и расходились, обрамляя руки наподобие крыльев. Вырез, лиф и рукава были оторочены широкой, замысловатой строчкой из серебряных нитей, плетеный пояс из серебряных нитей обвивал талию Астрид и бедра, а потом спускался по всей длине платья спереди.
В вырезе платья было видно несколько ее шрамов, большинство из которых были следами ран, полученных в черном месте. Швеи были встревожены и смущены тем, что увидели. Они кланялись, суетились и обещали новый покрой, который скроет шрамы.
Но Астрид не хотела их прятать. Она вышла бы замуж совсем голая, если бы знала, что свадьба состоится. Ни один из ее шрамов не был ее позором. Они были либо знаками чести, заслуженной в битве, либо позором короля, обрушившимся на нее в черном месте. Она носила их, как та, что выжила.
Она будет носить и эти струящиеся шелка как знак.
Под таким платьем не было места для бриджей и сапог. Астрид подняла одну за другой ноги и позволила одной из своих служанок помочь ей надеть легкие туфли из светлой кожи.
Когда она оделась, Эльфледа отступила назад и окинула ее критическим взглядом. Потом захлопала в ладоши.
— Ах, ты прелестна, милая. Настоящая герцогиня. В следующий раз, когда мы встретимся, я уже буду называть тебя на вы и присяду перед тобой в реверансе.