Огонь, гори!
Шрифт:
– Хм… Полагаю, вам рассказали о нашем… пустячном дельце?
Чевиот сел.
– Дело может оказаться не таким пустячным, как вам кажется, – отозвался он.
По комнате словно бы пробежал холодок. Леди Корк принялась ворошить костылем угли на каминной решетке.
– Я знаю все, – продолжал Чевиот, – кроме того, откуда украли корм. Может быть, из кухни? Из кладовой? Из буфетной?
– Нет, нет, нет! – вскричала леди Корк, поднимая голову. К сожалению, в будуаре не было ни одной клетки. – Как бишь его? Да вы знаете. Из таких плошек, в какие
– Да. Так я и думал. Но мы должны убедиться наверняка и не гадать. Мадам, сколько клеток с птицами имеется в доме?
– В моей спальне живут четыре попугая. – Леди Корк показала на дверь в стене справа. Значит, спальня имеет второй выход, в галерею. – Четыре попугая! – повторила она с нажимом. – И еще шесть клеток; там птички все разные, но все заморские, чудесные; они живут в столовой рядом с моей спальней. И восемь канареек – да вы, должно быть, видели их в коридоре. Вот и все.
Она еще дважды стукнула костылем. Значит, птицы содержатся почти во всех комнатах на этаже; только в бальной зале их не было.
– Сэр! – послышался сзади свистящий шепот мистера Хенли. – Хотите, чтобы я записывал?
Чевиот решительно кивнул. Однако леди Корк показалось, что кивнул он исключительно ей.
– Кормушки, насколько я понимаю… м-м… обкрадывали дважды?
– Точно! Первый раз во вторник, то есть три ночи назад, и еще раз в четверг, то есть вчера вечером. Как корова языком слизнула – ни семечки на полу; да вдобавок среди ночи.
– Спасибо, мадам. Значит, ограбили все восемнадцать птичьих клеток?
– Нет, нет, нет, нет! – Леди Корк изумленно покачала головой. – Всего пять. Четыре во вторник, в самой моей спальне, пока я спала. И одну клетку с канарейкой вчера – в коридоре. Вы скажете – немного. Но я просто сама не своя. Господи, воля твоя, как я рассердилась!
– Тетя Мария!… – встрепенулась мисс Ренфру, словно желая возразить.
– Помолчи, милочка!
Чевиот оставался невозмутимым.
– Позвольте спросить, мадам. За клетками ухаживает – то есть чистит их и так далее – один человек?
Леди Корк с довольным и гордым видом кивнула, тряхнув белым кружевным чепцом.
– Спросить позволю… и да, ухаживает. Да! Джабило.
– Прошу прощения, кто?
– Джабило! Черный мальчик, – объяснила леди Корк, поднимая руку фута на четыре над полом. – Мой личный слуга; для него сшили особую зеленую ливрею и шапочку с черными перьями. Провалиться мне на месте, ни у леди Холланд, ни у леди Чарлевилль ничего подобного нет.
– Охотно верю, мадам. Полагаю, вы не храните в доме денег?
– Денег? Денег?! Долой богатеев! – крикнула богатая леди Корк, убежденная сторонница вигов, и стукнула костылем по столу. – Если они проведут билль о реформе, я на радостях вывешу в окнах флаги! Помяните мое слово, вывешу!
– А драгоценности? Можно ли, мадам, взглянуть на ваш сейф?
Леди Корк, несмотря на свои восемьдесят четыре года, не колебалась ни секунды.
Поднявшись с кресла, она быстро засеменила по комнате,
Отперев деревянный шкафчик, она открыла дверцу и сняла с полки шкатулку черного дерева – сравнительно небольшую, окованную железом. Леди Корк подняла шкатулку и водрузила ее на шкафчик, сдвинув на край синюю вазу.
Чевиот подошел.
Старуха отперла шкатулку и откинула крышку.
– Вот! – объявила она и поспешила назад, в кресло, как будто умывая руки после неприятной работы.
– Примите мою почтительную благодарность, мадам.
До сих пор в комнате не было слышно ни звука, если не считать скрипа пера мистера Хенли. Иногда, если он слишком глубоко макал перо в чернильницу, слышался стук. Леди Корк не обращала на него никакого внимания. Но Маргарет Ренфру время от времени взглядывала на старшего клерка, встряхивая густыми локонами. Перо остановилось.
Чевиот слышал, как у него в кармане тикают часы. Время, время, время!
Шкатулка не была прочной; у нее даже не было плотной подкладки. Если не считать тиары и нескольких браслетов, в ней находились мелкие украшения, хотя и усыпанные драгоценными рубинами, изумрудами и бриллиантами. В шкатулке хранились кольца, подвески, крохотные часики; Чевиот все пересчитал, выкладывая каждую вещь на шкафчик.
Наконец тишину нарушили звуки вальса, донесшиеся из бальной залы.
Он никогда не поверил бы, что скрипки и арфа могут производить столько шума или что вальс в ритме «раз-два-три» можно исполнять в таком быстром темпе. Танцоры закружились под музыку с радостными возгласами. Чевиот живо представил, как они носятся по натертому до зеркального блеска полу, то приседая, то кружась.
Послышался тихий настойчивый стук. Кто-то стучался в двойные двери, ведущие из коридора.
– Простите, – вежливо поклонился Чевиот.
Он поспешил к дверям по толстому ковру и приоткрыл створку всего на несколько дюймов.
За дверью стояла Флора. Она – случайно или умышленно – не смотрела на него и протягивала ему – отчего-то левой рукой – свернутый трубкой лист бумаги.
Взяв записку, Чевиот закрыл дверь и вернулся к шкафчику. Драгоценные камни причудливо переливались в тусклом свете, бросая отсветы на розовые стены, увешанные картинами. Развернув записку, он, не торопясь, ее прочитал.
– Что? – спросила леди Корк со своего места. – Что еще? Поскольку мистер Хенли с трудом ворочал шеей над тугим воротничком, Чевиот сделал ему знак, чтобы тот продолжал стенографировать, а сам, улыбаясь, намеренно не спеша направился к своему стулу.
– Леди Корк, – сказал он, – я насчитал в шкатулке тридцать пять предметов. А если верить моим сведениям, их должно было быть сорок. Где еще пять?
– Ну, если вы об этом… – Старая леди замолчала.
– Говорите, мадам! – пылко и убедительно попросил Чевиот: в прошлой жизни ему нередко удавалось воззвать к разуму свидетелей. – Разве не лучше рассказать всю правду?