Огонь и ветер
Шрифт:
— Твоя правда, — согласился Скрипач с вздохом. — Понимаешь, он ведь действительно очень долго вытравливал Фэба. В себе самом. И, кажется, вытравил окончательно. Причём, как говорится, отрывал он «с мясом», из души куски, по частям. И знаешь… — Он осёкся.
— Что знаю? — не понял Ри.
— Знаешь, он… он стал совсем другим. Словно бы он намного нас с тобой старше, — Скрипач опустил голову. — Возраст — это потеря веры. Мы с тобой, как дети, — верим в чудо. А он — как взрослый. Который уже знает, что не существует никаких чудес.
— Это
— Не знаю, — Скрипач снова вздохнул. — Будь это всё иначе, я бы за него, наверное, испугался. Боялся бы. А я не боюсь. — Он пожал плечами. — Мне не страшно. И это меня огорчает больше всего. Словно… словно он уже умер, а чего за мёртвого бояться? Словно он умер, а мы не заметили.
— Ну это ты брось, — посоветовал Ри. — По-моему, он и не думает умирать. Наоборот, весёлый и довольный вон ходит. Даже радуется.
Скрипач хмыкнул.
— Знал бы ты его, как я, ты бы так не говорил. Радуется, ага. Вот только чему?!
— Я так понял, что за нас.
— Гений, ты идиот. Вот ты за кого-то так же хоть раз в жизни радовался?
— Я — нет, но я не показатель, — Ри задумался.
— Показатель, показатель, — заверил Скрипач. — Ладно, посмотрим, что дальше будет. По крайней мере, с собой он явно ничего делать не намеревается. Руки на себя накладывать не собирается, под машины кидаться не станет. Вот в этом я на сто процентов уверен.
— Может, оттает всё-таки? — с сомнением спросил Ри. — Гипотетически — допустим, Фэб вернется. Рыжий, подожди, не перебивай. Я говорю — допустим. Что тогда?
— Не знаю, — развёл руками Скрипач. — Может быть, сорвётся. Может быть, вообще проигнорирует. Может быть… Ри, я действительно не знаю, — признался он. — Ты прав, он изменился. И продолжает меняться дальше. Словно уходит куда-то вперёд…
— Рыжий, если вернется Кир, на Ита это обстоятельство может как-то повлиять?
— А вот это — может, — уверенно сказал Скрипач. Улыбнулся. — Кир бы ему быстро мозги вправил. Кир, он практик. Взял бы за шиворот, хорошенько встряхнул и наорал бы. Для профилактики. На Ита эти вещи хорошо действовали. Раньше.
— В любом случае, нам сейчас остаётся только одно — работать и ждать. Четыре месяца прошло, два осталось. Ну, три. Как дело пойдёт. Так что пока — как оно есть, а потом — как кривая вывезет.
— Согласен, — кивнул Скрипач.
Ит за это время к присутствию Футари и Комманна привык — даже голова, и та стала меньше болеть. Теперь они появлялись реже, и разговоры вели по большей части между собой, какие-то отстранённые и совершенно нелогичные. Например, о том, какой цвет больше привлекателен для самок ачжурского рогатого жука, и почему именно синий с зелёным отливом, а не бордовый с чёрным. Или — насколько сильно запах парсаньи зарской способен отпугивать вожделеющих амо, и можно ли, окружив себя шлейфом, безопасно путешествовать по сухим тоннелям Каасбы. Иногда они обращались с подобными вопросами к Иту и обижались, когда он отвечал, что
— А ты подумай, — просил Футари. — Вот если бы ты был вожделеющей амой… подумал?
— Я не знаю, что такое амо, — сообщал Ит и вызывал этим у Футари взрыв негодования.
— Не «что», а «кто»! И про верёвочку не знаешь?!
— Нет, — отрицательно качал головой Ит. — Не знаю.
— Как же скучно с тобой, а!.. Амо, одетые лишь в собственный пух, кладут от стен к стенам тоннелей верёвочки… понял?
— Ну, понял…
— Непроходимо туп, — констатировал Футари. — Сначала — верёвочки. Потом — гокотать. Такой обычай амо. Это тоже непонятно?
Ит устало вздыхал — да, непонятно.
— Тогда давай другое. Возьми, к примеру, мятный леденец и красную звезду, причём из ткани, пошитую умельцем, допустим, из… из Масгары, который сшил её на праздник доброго пророка Удры, который совершил десятка два деяний, направленных на прославление…
— Отстань ты от него, — советовал Комманна. — Он уткнулся в свой ящик и делает вид, что нас не замечает.
«Ящик» — это был, конечно, «дирижёр», с которого Ит снимал очередные показания.
Такое происходило чаще всего на выездах, и тут Ит, хотя и чувствовал себя виноватым перед Сихес, ничем помочь не мог, ему было не до разговоров. Он действительно ощущал самую настоящую вину, и раскаивался, и голова потом сильнее болела, но бросить работу на полпути, чтобы рассуждать на какие-то отстранённые темы, он всё-таки не мог.
Сихес обижались.
Ит просил прощения.
Сихес прощали.
И шизофренические диалоги продолжались — в том же духе.
«Живая игрушка» приняла решение платить, и платила — чем могла…
Впрочем, с наступлением весны, пусть и календарной, события, наконец, стали потихоньку сдвигаться с мёртвой точки. Но совсем не в ту сторону, в которую хотелось бы Ри, Иту и Скрипачу.
Для начала во время одного из выездов Ит получил нагоняй от Футари. Во время очередного экзерсиса Ит взмолился, чтобы его полчаса хотя бы не трогали: Ри со Скрипачом бродили между «ветвями» спирали, проверяя датчики, а он считывал ответы и заносил в таблицу. Дело происходило на маленькой полянке в подмосковном лесу: заметённые снегом березы, ели, колея, по которой «Люся» с трудом, но проехала до места, и непривычная для городского уха тишина.
— Поймите, у нас задача, нам её никак не решить, а данные могут пригодиться, — просил Ит. — Может, я не прав, но мне необходимо сейчас это сделать!
— Мы тебе дали сто миллионов подсказок! — вдруг ни с того ни с сего обозлился Комманна. — И мы не виноваты, что ты такой тупой и не понял.
— Что я не понял? — жалобно спросил Ит. Сихес, видимо, сердился весьма и весьма сильно, голова у Ита начала болеть, как уже давно не болела.
— Мы тебе всё рассказали! Куда тебе ещё? Зачем тебе эти цифирки? — Комманна невесть зачем потряс душевую лейку. — Скажи ему.