Огонь и ярость. В Белом доме Трампа
Шрифт:
В чем-то увещевательный, обращенный к личным наблюдениям, хвастливо-выпендрежный, как за стойкой бара, этот неостановимый, бессвязный, путаный, замешанный на собственных проблемах поток сознания объединял стилистику крикливых ток-шоу на кабельном ТВ, религиозного кликушества “под тентом” [6] , массовика-затейника борщкового пояса [7] , мотивационного интерактива и видеоблогов на Youtube. Харизма в американской политике расставила свои приоритеты: обаяние, остроумие и стиль, а все вместе – “класс”. Но харизма другого сорта скорее склоняется в сторону христианской евангелической традиции – такой эмоциональный
6
Имеются в виду жаркие политические дискуссии по примеру тех, которые проводили под большими брезентовыми навесами проповедники в период освоения Дикого Запада.
7
Сеть пансионатов и меблированных домов в горах Катскилл в штате Нью-Йорк, предназначенных, главным образом, для отпускников-евреев. Назван по популярному в еврейских семьях блюду “борщок”.
Cтратегия предвыборной кампании Трампа строилась на больших митингах, регулярно собирающих десятки тысяч. Демократы этот политический феномен не только не приветствовали, но и видели в нем признак слабости республиканского кандидата. Для команды Трампа этот стиль непосредственной связи – его речи и твиты, его спонтанные звонки в радио- и телешоу, вообще любому человеку, готовому его выслушать, – был своего рода открытием, новой персонифицированной и вдохновляющей политикой. А для противоположной стороны это была клоунада, которая, в лучшем случае, претендует на голую авторитарную демагогию, давно себя дискредитировавшую и отошедшую в историю, а вернувшись в американскую политику, она только потерпит фиаско.
При том что преимущества данного стиля для команды Трампа были очевидны, проблема заключалась в том, что часто, чтобы не сказать постоянно, он порождал выводы, даже отдаленно не имевшие отношения к истине.
Постепенно представление о политике Трампа породило две совершенно разные реальности. Согласно одной, поддержанной сторонниками, он был понятен и оценен. Антизубрила. Эксперт наоборот. Действует по инстинкту. Средний человек. Если он джаз (или рэп), то остальные – обычная попса. А согласно другой, которой придерживались противники, в нем скрывались опасные умственные и криминальные изъяны. В этой реальности жили масс-медиа, пришедшие к выводу о никуда не годном президенте-бастарде и полагавшие, что они могут его умалить и подранить (а если надо, завести), даже полностью подорвать к нему доверие, если беспрестанно указывать на его фактические ошибки.
Вооруженные “шоковой моралью”, медиа искренне не понимали, как человек, ошибающийся по факту, не ставит на себе крест. Разве это не приговаривает его к позорному столбу? Как может его защищать команда? Факты есть факты! Идти против них, или игнорировать их, или уходить от них значит выступать лжецом, желающим обмануть, выступать ложным свидетелем. (В журналистской среде произошла небольшая дискуссия, считать ли подобный обман неточностями или ложью.)
Точка зрения Бэннона: 1) Трампа не переделать; 2) такие попытки только исковеркают его стиль; 3) сторонникам Трампа это безразлично; 4) СМИ все равно его не полюбят; 5) лучше действовать против СМИ, чем им подыгрывать; 6) утверждения СМИ о том, что они защищают безукоризненную честность и точность, обман; 7) революция Трампа – это атака на традиционные представления и экспертизу, поэтому лучше принять его такого, какой он есть, чем пытаться остановить или исправить.
Проблема была в том, что при всем нежелании играть по правилам (“его мозги не так устроены” – одно из расхожих утверждений близкого круга) Трамп жаждал одобрения масс-медиа. Но, как подчеркивал Бэннон, он не собирался правильно излагать факты, равно как и признавать, что изложил их неверно, поэтому на их одобрение ему рассчитывать не приходилось. Это означало – а как еще? – что его надо агрессивно защищать от неодобрения масс-медиа.
Другая проблема: стоило усилить защиту – в основном с помощью утверждений, которые легко было опровергнуть, – как СМИ удваивали свои атаки и
– Мой ответ тебе не понравится, – сказал президент, – но он такой: я. Я обсуждаю это с собой.
Так, через несколько часов после инаугурации, президент послал своего нового пресс-секретаря Шона Спайсера – чья персональная мантра вскоре зазвучит так: “Что вы все выдумываете?” – изложить масс-медиа его точку зрения, а в результате этот застегнутый на все пуговицы политик-профессионал превратился в общенациональное посмешище, и от этого он, кажется, так и не оправился. Ко всему прочему, Трамп еще обвинил Спайсера в том, что тот не сумел превратить миллион призраков на инаугурации в реальных людей.
Это был первый случай уже после вступления Трампа в должность, когда члены его команды лишний раз убедились в том, что поняли за время президентской кампании: на самом базовом уровне Трампу, как позже выразился Спайсер, было на всех глубоко насрать. Ты мог ему сказать все что угодно, но у него в голове было что-то свое, и если твои слова противоречили тому, что было у него в голове, он тебе просто не верил.
На следующий день Келлиэнн Конуэй, чья агрессивная позиция во время кампании все чаще сменялась раздражением и жалостью к себе, объявила, что новый президент имеет право на “альтернативные факты”. Как позже выяснилось, Конуэй имела в виду “альтернативную информацию”, что, по крайней мере, предполагает наличие дополнительных фактов. Но в том виде, в каком было сказано, это прозвучало так, что новая администрация настаивает на своем праве переписывать реальность. Чем, собственно, она и занималась. Хотя, по мнению Конуэй, именно медиа переписывали реальность, делая из мухи (маленькое преувеличение, правда, огромных пропорций) слона (то бишь “фейковые новости”).
В любом случае, на часто задаваемый вопрос, будет ли Трамп продолжать писать свои неконтролируемые и нередко необъяснимые твиты теперь, когда он стал президентом Соединенных Штатов и официально въехал в Белый дом – где этот вопрос задавали с не меньшей озабоченностью, чем за его пределами, – ответ был один: да, будет.
В этом заключался его фундаментальный инновационный вклад в управление: регулярные, неконтролируемые вспышки ярости и раздражительности.
Первостепенной задачей президента стало налаживание отношений с ЦРУ.
В субботу 21 января (встречу организовал Кушнер) президент совершил свой первый визит в Лэнгли, чтобы, как оптимистично выразился Бэннон, “немножко поиграть в политику”. В тщательно подготовленном обращении он, как Трамп это умеет, польстит ЦРУ и всему разросшемуся – и столь богатому на утечки – американскому разведывательному сообществу.
Не снимая темное пальто, в котором он был похож на гангстера-громилу, прохаживаясь вдоль стены со звездами в честь павших агентов, перед тремя сотнями сотрудников и группой из Белого дома, неожиданно взбодрившись после бессонной ночи и радуясь внимающей ему в зале толпе, новоявленный президент, забыв про заготовленный текст, произнес нечто, что мы можем уверенно назвать едва ли не самым экзотическим обращением, с которым когда-либо выступил американский президент.
– Я много чего знаю про Вест-Пойнт, я человек, который очень сильно верит в учебу. Я каждый раз говорю, что мой дядя был знаменитым профессором в Массачусетском технологическом институте тридцать пять лет и делал там фантастические вещи в смысле учебы – он был гением обучения, – и после этого спрашивают: “Дональд Трамп – интеллектуал?” Не сомневайтесь, у меня есть мозги.
Все это каким-то образом должно было выглядеть похвалой новому, еще не назначенному директору ЦРУ Майку Помпео, который учился в Вест-Пойнте и которого Трамп привез с собой и поставил в толпе. В эти минуты он выглядел столь же озадаченным, как и все остальные.