Огонь в его объятиях

Диксон Руби

— Джекпот, — бормочу я себе под нос и протягиваю руку, чтобы погладить чешуйки Зора. Тогда я чувствую себя странно, потому что, почему я его глажу? Он не собака.

«Ты прикасаешься ко мне, потому что ты счастлива. Я могу принять это. — Его мысли забавляют. — Куда сначала?»

— Думаю, в магазин. Мы можем провести ночь в кафе книжного магазина. — Я поднимаю взгляд к небу. Начинает темнеть, и моя задница болит от того, что я целый день каталась на его спине. Я более чем готова остановиться, но безопасность превыше всего. — Чуешь кого-нибудь поблизости?

Он

поднимает свою массивную голову, и мне приходится держаться за его шею, чтобы не соскользнуть с его плеч. Я жду его вердикта и испытываю облегчение, когда он говорит мне, что новых запахов нет. Если люди и проходили здесь, то прошло много дней.

— Потрясающе. Мы не останемся здесь так надолго.

«Я чувствую этот запах. — Он посылает мне мысленный образ — крысы. Буквально. — Их много».

Я морщу нос. В одной из квартир нашего старого дома водились крысы, и, вероятно, именно поэтому он узнал запах. С одной стороны, я полагаю, это хорошо. Это означает, что в этом районе есть — или были — продукты питания. С другой стороны… крысы. Черт.

— Отвратительно, но безвредно, — говорю я ему. — Мы все равно останемся здесь на ночь.

«Хорошо».

Он опускает плечо, и я соскальзываю с него, затем шатаюсь, разминая затекшие мышцы. Я уже сто лет не сидела так долго, и у меня болят ягодицы и бедра. Я чувствую, что все затекло, но должна признать, что мы проделали большой путь.

Он прижимается ко мне носом. «Пошли быстрее, мы отправляемся на охоту. Поблизости водятся олени».

Охота?

— Со мной на спине? — Я мысленно представляю, как подпрыгиваю на его чешуе, оставляя синяки на заднице, только для того, чтобы упасть, когда он делает выпад. Я глажу большой нос, который он тычет мне в лицо, не обращая внимания на его горячее дыхание. — Как насчет того, чтобы отправиться на охоту без меня? Если вокруг нет людей, со мной все будет в порядке.

Его мысли становятся мрачными, собственническими. «Я не хочу, чтобы мы расставались. Я должен защитить тебя».

— От чего? От крыс? — Он утыкается носом в мою руку — довольно забавно и мило, учитывая, что я могу потерять весь свой кулак в одной большой ноздре. Но он прижимается ко мне, как будто моя крошечная ручка собирается подарить ему все счастье, о котором он только мог мечтать. Это мило. — Я серьезно, Зор. Ты можешь ненадолго уйти. Если поблизости никого не будет, со мной все будет в порядке.

По правде говоря, мне бы не помешала минутка, чтобы отдышаться и собраться с мыслями, когда его нет рядом. Дело не в том, что я не хочу, чтобы он был здесь, рядом со мной, просто я не привыкла, чтобы меня постоянно сопровождали. Я вроде как хочу побыть наедине, чтобы просто… расслабиться. Чтобы не чувствовать, что мне приходится сосредотачиваться на другом человеке — или драконе — поблизости. Одиночество дарит тебе умиротворяющую тишину в душе, а у меня давно не было такой тишины.

Зор поднимает нос и утыкается носом в мои волосы. «Я понимаю. Я уйду, но ненадолго, и только для того, чтобы покормиться. Я быстро вернусь».

— Я никуда не уйду, — говорю я ему. — И у меня есть оружие. Клянусь, со мной все будет в порядке. Тебе не нужно беспокоиться обо мне.

Его мысли, похоже, не совсем спокойны, но он в последний раз подталкивает

меня носом и уходит. По его мышлению я могу сказать, что он переключается на охотничий менталитет, погружаясь в серую зону инстинктов. Здесь им правит ветер и ароматы, которые он несет. Олени поблизости, и он фиксируется на этом, его восприятие сужается. Он неуклюже уходит, помахивая хвостом, как кот в поисках мыши. Я смотрю ему вслед, жду на улицах, пока его огромная золотистая фигура не исчезнет между зданиями, и все, что у меня осталось от Зора, — это его мысли, проплывающие сквозь мои.

Конечно, его внимание не полностью отвлечено от меня. Точно так же, как я улавливаю слабую нить его охотничьих мыслей, я также улавливаю случайные проблески его сознания, когда он тянется ко мне, как будто ему нужно убедить себя, что я здесь и со мной все в порядке. Я посылаю успокаивающий мысленный толчок в ответ, просто чтобы успокоить его.

Тогда я остаюсь одна. По-настоящему, по-настоящему одинока впервые за несколько недель.

Это странно.

Как ни странно, здесь действительно тихо. Я слышу щебет птиц вдалеке, и воздух вокруг меня кажется еще более спокойным, чем когда-либо. Как будто, когда Зор ушел, он также высосал весь воздух из комнаты. Это вдвойне иронично, потому что я нахожусь не в комнате. Я на улице, на свежем воздухе и солнышке… и все же мне кажется, что чего-то огромного не хватает.

Странно. Я должна признать, что не чувствовала ничего подобного, когда умер Джек. К тому времени, когда он дошел до конца, я почувствовала облегчение от того, что он ушел. Я любила его, но ему было так больно, и забота о нем отнимала так много времени, что все, что я чувствовала, — это чувство вины и свободы после того, как похоронила его. Я ожидала чего-то подобного сегодня, но это не так…

«Я могу вернуться…»

«Нет, — посылаю я ему. — Ты доедай. Я в порядке». — Я кладу руку на нож у себя на поясе и сосредотачиваюсь на том, зачем мы сюда пришли, — на нужных вещах.

Раздвижные двери аптеки приоткрыты и заклинились, что всегда является плохим знаком. Мне удается разглядеть следы от обломков и отодвинуть дверь примерно на фут, ровно настолько, чтобы протиснуться внутрь. Внутри темно, поэтому я останавливаюсь, чтобы достать свой фонарик, а затем принимаюсь за охоту. Внутри царит разочаровывающий беспорядок, хотя это и неудивительно. В конце концов, если вы найдете какое-либо лекарство — даже аспирин с истекшим сроком годности, — это просто находка. Прилавки с лекарствами полностью разнесены и опустошены, коробок на полу больше, чем на полках. Я все равно перебираю их, потому что хороший мусорщик всегда надеется найти где-нибудь в подсобке забытый пузырек с таблетками. Когда это ничего не дает, я направляюсь ко второму по важности разделу в любом хорошем магазине — закускам.

Мне стыдно признаться, но я ужасно люблю сладкое, и даже последующие годы не излечили меня от этого. Я с удовольствием слопаю несколько просроченных печений. Есть определенные конфеты, которые остаются все еще вкусными, несмотря на сроки годности, например, драже, в то время как шоколад — это просто мечта прошлого, и обычно он превращается в осадок и покрывается отвратительной мелово-белой глазурью. Конечно, я бы все равно съела это, но иногда в своих мечтах я нахожу идеальную упаковку шоколадных батончиков и съедаю их все сама.