Ох уж эти Шелли
Шрифт:
В это время Мэри пишет роман "Лодор". Опять в ход идет то, что Мэри хорошо знает. Лорд Лодор приезжает в Америку вместе со своей дочерью Этелью. Но вскоре погибает на дуэли. Девушка вынуждена вернуться в Лондон, где влюбляется в Эдуарда Вильерса, неудачника, живущего под страхом долговой тюрьмы. Ей нетрудно рассказать, что значит все время бегать от кредиторов, жить в гостиницах и меблированных комнатах, слишком свежи были воспоминания, связанные с первыми годами жизни вместе с Шелли. Далее героиня, росшая без матери, случайно находит свою мать и узнает, что именно она являлась тайным ангелом-покровителем, спасающим ее из любых неприятностей. Тоже отчасти автобиографическое описание.
"Лодор" понравился читателю и принес Мэри средства к существованию и уверенность в завтрашнем дне и своих способностях. Теперь перед Мэри Шелли стояла новая высокая задача — покорить высший свет Лондона, представ перед ним не только вдовой Шелли и автором "Франкенштейна", но и известной писательницей, произведения которой можно найти среди удачных новинок на прилавках книготорговцев, и что самое главное, матерью Перси Флоренса Шелли, будущего баронета. Сама Мэри могла бы продолжать привычный образ жизни, до самой могилы прозябая в безвестности, но ее единственный сын был обязан со временем занять полагающееся ему по рождению место. В противном случае он мог бы в один прекрасный день озлобиться на мать за то, что по ее милости он лишился общества деда, который был готов помочь ему выйти в люди.
Мэри желала для своего сыночка, чтобы тот сделался своим в высшем свете, чтобы стал баронетом и единственным наследником обширных владений своих предков. Разумеется, для Мэри, которая все время общалась с известнейшими литераторами, среди которых было немало аристократов, было бы более лестно видеть своего сына среди людей-искусства, но могла ли она ввести туда Перси Флоренса, вовсе не обладающего никакими талантами? Даже если бы и ввела, вряд ли бы он продержался там достаточно долго. "Ему недостает чувствительности, впрочем, должно быть, мою было не легче обнаружить, чем его, вот разве миссис Годвин открыла очень рано мою чрезмерную романтическую привязанность к отцу", — характеризует Перси Флоренса, или скорее, оправдывает его полное несоответствие своим идеалам Мэри.
Поэтому Перси Флоренс должен был стать своим в светском обществе, внуком баронета, молодым человеком с образованием и состоянием, чтобы он мог жениться на девушке того же круга.
Мальчик очень походил на своего деда и прадеда, и в нем не было ни одной черты от Перси, ничего воздушного, — романтичного, героического. Он был крупным, по-своему красивым. Так же, как отец, обожал ходить под парусами. Перси Флоренс был хорошим спортсменом, но при этом не любил читать и никогда даже не пытался писать. Впрочем, это был почтительный сын, который в дальнейшем женится на правильной женщине своего круга и будет жить по средствам, никогда не делал долгов, словом, для менее требовательной и менее ждущей от своего отпрыска матери, Перси Флоренс был бы идеалом сына. Но Мэри упорно продолжала ждать, что в их с Шелли отпрыске проявится хоть какой-нибудь талант, потому она и выбрала Харроу, где в то время были лучшие преподаватели. Но чуда так и не произошло. Возможно, именно поэтому чудовище наконец перестало преследовать Мэри, и она только изредка замечала его краешком глаза.
В 1836 году умер Годвин. Дочь преданно ухаживала за ним и настояла на том, чтобы отца согласно его последней воле похоронили рядом с Мэри Уолстонкрафт. А после сама же составила прошение к властям, чтобы назначили пенсию его вдове.
Будучи уже на смертном одре, Годвин передал дочери свой последний труд "Разоблачение духа христианского учения", но в то время Перси Флоренс как раз должен был закончить образовательный курс в Харроу и перейти в Тринити — колледж при Кембридже, и Мэри была вынуждена пренебречь последней волей отца ради будущего своего сына. А действительно, много ли шансов у юноши поступить в престижный колледж во время скандала, связанного с его матерью и дедом? Не просто скандала, а скандала, связанного с оскорблениями Бога и церкви?
Впрочем, она не оставляла планов когда-либо издать это произведение, к которому составила подробные комментарии. Для умершего Годвина время, когда его последний труд увидит свет, уже не имело значения, Мэри же должна была во что бы то ни стало поднять сына.
Но не следует думать, будто бы Мэри Шелли целиком и полностью образумилась, утратив дух бунтарства. В тайне от всех и, главное, от Тимати Шелли она подготавливала к печати стихи Перси. Разумеется, Мэри страшилась потерять его покровительство, но за годы своего вдовства она уже достаточно окрепла как писатель и в случае чего могла продолжать оплачивать колледж для сына сама, да и дела баронета Шелли нынче были таковы, что он не имел права разбрасываться законными внуками за отсутствием других наследников.
Новую книгу Перси Биши Шелли нельзя было окрестить очередном томиком его стихов. Мэри снабдила тексты мужа своими комментариями и биографическими сюжетами, рассказывая о жизни этого замечательного поэта. При этом она отдавала себе отчет в том, насколько крамольными подчас были эти стихи, но опять же, стихи не проза, нужно иметь особенное восприятие для того, чтобы читать стихи так же, как мы читаем прозаический текст, страницу за страницей, главу за главой. И если книга Годвина, написанная прозой, мало чем отличается от того, как если бы автор явился пред читателем сам и произнес все то же самое, смотря ему в глаза. Со стихами происходит некая метаморфоза, завораживает ритм, запутывают образы, подчас читатель слышит музыку стиха, не отдавая себе отчета в том, о чем, собственно, говорил поэт. Для большинства стихи, как легкие облачка, на которых, конечно, можно увидеть картины, но это иллюзия, а не реальность. Так же, как опера или балет, даже рассказывающие об известных событиях, имеют мало общего с реальностью, так как пропитаны иллюзорностью и рассказаны языком условностей. Говоря более простым языком, массовый читатель, получивший в один день прозаическую книгу об атеизме и поэтическую, пропитанную той же самой идеей, признает более крамольной первую. Проза более конкретна.
Потом издатель предложил убрать из "Королевы Мэб" шестой раздел, в котором было много атеизма. "Я не одобряю атеизм, но не хочу кромсать оригинал", — писала Мэри Хенту, спрашивая его совета. Но после все же была вынуждена согласиться на сокращение.
Интересно, а как бы поступил Перси, будь он теперь жив? Неужели все так же продолжал отстаивать свои прежние идеи, отказываясь резать произведение, написанное в далекой юности? Если бы Перси не утонул тогда, если бы он продолжал жить, скорее всего, теперь его стихи изменились бы, все ведь меняется. Творец, если, конечно, он действительно творец, а не простой ремесленник, не может всю жизнь писать одинаково. Доживи Перси до этого времени, он бы путешествовал, читал, занимался переводами, изучал новые языки — под воздействием всего этого невозможно не измениться, а изменившись, человек уже не станет на сто процентов отстаивать произведения, написанные на заре его жизни, так как уже и сам замечает их несовершенства. В результате издатель убрал посвящение Херриет и первые строки поэмы, и что же, это сразу же вызвало едкую критику друзей Шелли, которые обвиняли в сокращениях Мэри, не желающую, чтобы в книгах ее великого мужа упоминалась его первая жена.
Работа получилась более тяжелой, чем Мэри представляла ее себе вначале. Воспоминания, которые теперь лились через нее, растравляли душу, снова и снова напоминая ей о невосполнимой утрате. В результате Мэри заболела, слабость, жар, частые потери сознания. Снова и снова в комнату к ней заглядывало уставшее ждать плодов ее труда чудовище. Уже несколько лет она думала, что монстр оставил ее, а если и появляется, то только чтобы удостовериться, что в ее жизни все по-прежнему. Теперь же демон сидел возле ее кровати, щупал огромной мозолистой рукой ее мокрый от пота горячий лоб. Должно быть, он тоже опасался, что Мэри утратит рассудок и тогда уже не сможет служить ему. В такие моменты она просила его покончить с ее жизнью, пока она еще в своем уме и не превратилась в пускающую слюни старую дуру.
Болезнь тянулась, то ввергая свою жертву в пучину забытья, то выбрасывая ее на поверхность в поту и слезах, когда кризис миновал и Мэри пошла на поправку, она узнала, что издатель выпустил второе издание "Стихотворений" Шелли, где было напечатано: "По моей просьбе в этом издании воспроизводятся опущенные фрагменты и названия "Королевы Мэб"".
После выхода стихов Шелли с комментариями Мэри Тимоти Шелли не отнял у нее пособия, так что она могла успокоить свою совесть: она не пожертвовала благополучием сына ради памяти его отца. Но тут же на Мэри свалились новые беды: Хогг, который когда-то добивался ее любви, и Трелони, также мечтавший на ней жениться, вдруг начали свой крестовый поход против Мэри, проклиная ее деятельность в прессе и забрасывая их общих друзей письмами "с разоблачениями" преступной деятельности леди Шелли.