Охота на Церковь

Иртенина Наталья Валерьевна

– Девчонки любую серьезную тему сведут на любовь, – отмахнулся Фомичев.

Брыкин завел граммофон. Раструб взорвался джазовыми перехлестами: взвизгиваньем саксофона, бормотаньем контрабаса, стонами трубы. Генка поставил заглушку, и музыка чуть притушилась. Танцевать никому не хотелось, компания была поглощена разговором.

– Сталина нужно убирать. Страна сошла с ленинского курса и валится в пропасть…

– Ленин называл Сталина Чингисханом, который прочитал «Капитал» Маркса.

– Прочитал и ни бельмеса не понял! Он и его лизоблюды только твердят о своей приверженности марксизму, а на деле выстроили систему жесточайшей эксплуатации народа. Государство, по Марксу, должно отмирать, но

мы видим обратное…

Опьяневший Витя Артамонов затуманенным взором смотрел на стол и думал, как половчее умыкнуть бутылку портвейна. Компания розовощеких школьников-балбесов, жирующих на харчах партийного папаши и ругающих вождя, была ему непонятна. Может быть, они не такие уж плохие ребята, но девчонки недотроги, и держаться от этой свихнутой пламенной комсы лучше подальше. Витя поднял свое тощее, внезапно отяжелевшее тело со стула и, нетвердо ступая, двинулся в прихожую. Кто-то дернул его за рубаху, остановил. В руки сунули тетрадку. Парень с наливом под глазом, Витькин ровесник в белой рубашке, со значком «Готов к труду и обороне» на короткой цепочке, строго глядя ему в лицо, отчеркнул итог застолья:

– Прочти и подумай о своей жизни.

Витька впихнул тетрадь в карман куртки и выкатился из квартиры.

5

Муромский райотдел НКВД помещался в двухэтажном особняке, который до революции принадлежал купцу-миллионщику. Флигеля об одном этаже, придававшие зданию очертания буквы «П», образовывали просторный двор, где могли свободно выстроиться две роты внутренних войск НКВД. В летнее время парадный вход в здание накрывали тенью два молодых дуба. Под одним из деревьев стоял турник с высокой перекладиной, на котором в свободную минуту упражнялись наркомвнудельцы. Возле другого отстаивалась недавно появившаяся на балансе райотдела черная эмка: гаражом муромские чекисты еще не обзавелись. Ездил на ней начальник РО младший лейтенант госбезопасности Кольцов. Его водитель Шевчук, напевая под нос марш танкистов, каждый день любовно намывал машину конфискованным шампунем фабрики «Свобода» со склада НКВД.

В кабинете на втором этаже находились трое. Старший оперуполномоченный Старухин сидел за столом и, расслабленно откинувшись на спинку стула, курил папиросу. Глубоко посаженные, будто провалившиеся внутрь черепа глаза на массивном, грубо вытесанном лице, казалось, внимательно изучали литровую емкость деревенского самогона. Бутыль выставили два ответственных работника села, но мысли Старухина занимала сейчас не она, а неотложное дело государственной важности, которое те излагали. Расслабленная поза была лишь видимостью. В этом деле старший оперуполномоченный чувствовал перспективу и глубину. Его натренированное чекистское чутье сделало стойку.

Когда они умолкли, Старухин прибрал бутыль в сейф, а затем положил перед собой лист бумаги и приготовился писать.

– Так, муха-цокотуха. Что у вас есть на этого церковника, выкладывайте подробно.

Председатель карабановского сельсовета Рукосуев и секретарь того же сельсовета комсомолец Тараскин по очереди стали перечислять факты:

– Поп Аристархов ведет в селе разлагающую антисоветскую агитацию, внедряет в сознание колхозных масс веру в чудеса. По округе распространяются слухи и всякая небывальщина про воскрешение жены директора школы. Якобы поп ее оживил.

– Это как? Мертвую?..

– Мертвее не бывает, фельдшер божится… извиняюсь, клянется. Врет, конечно, сукин сын. По науке так выходит, товарищ следователь, что у бабы был летургический сон.

– Он на этом якобы чуде делает себе славу и собирает под этим предлогом с населения денежные поборы, – добавил Тараскин, легши животом на ребро стола, чтобы быть на доверительном расстоянии от сотрудника органов.

– Насчет этого попа, товарищ следователь, у меня сложилось твердое мнение, – продолжал Рукосуев. – К мероприятиям советского правительства он настроен враждебно. Сам слышал, как он говорил, будто советская власть загоняет мужиков в кабалу, а церковников облагает непомерными налогами.

– Я тоже слышал! Поп сказал, коммунисты отнимают церкви и делают из них хлебохранилища, поэтому Бог отнял у крестьян хлеб.

Старухин записывал, медленно водя перьевой ручкой и не поспевая.

– Намедни в церкви говорил проповедь, что надо скоро ждать антихриста, и тогда будет конец мира.

Чекист задумался, вносить ли это в показания.

– У попов такая болтовня обычное дело. Привыкли запугивать народ.

– Поправлю маленько, товарищ следователь, – заспорил Рукосуев. – Тут надо тонкость момента понимать. Это он не просто так стращает, а прямо заявляет, что нам, коммунистам, скоро конец, крышка.

– Годится, – кивнул энкавэдист. – Еще?

– Запрещает колхозным девкам выходить замуж за комсомольцев! Запишите это непременно, товарищ Старухин. – Тараскин задышал громче и потыкал пальцем в бланк. – Отказывается исполнять церковные услуги членам комсомола по классовым и идейным мотивам.

Рукосуев предупредительно ударил секретаря сапогом по ноге. Старухин в замешательстве попросил разъяснения.

– Верка Крылова сказала, что пойдет за меня, только если венчаться, – смущенно буркнул Тараскин и тут же с жаром поведал: – Я написал заявление, чтоб меня на два часа исключили из комсомола для венчания в церкви. В Бога я все равно не верю, и комсомольская ячейка пошла навстречу, а поп ни в какую. Еще и Верку настроил против меня.

– Мотив личной неприязни, – отвел обвинение Старухин. – Не годится. Все?

– Мало? – хором спросили заявители.

– Для начала хватит, – заверил чекист, дописывая последний пункт. Он потянулся на стуле, разминая затекшие мышцы. Из коробки «Казбека» с всадником на фоне двуглавой горы взял папиросу.

– Дорогое курево, – позавидовал Тараскин, ерзнув на стуле.

Из облака дыма Старухин набросал план действий:

– Значит, так. Берем вашего попа в оперативную проработку. Агентурная информация на него имеется. Оформлю протокол показаний, завтра опять зайдете, подпишете. Поднимем дело о зимней вылазке попов и кулачества в Карабанове, нажмем на вашего церковника, уберем его от вас. Кандидатом на выборах в сельсовет ему не быть, тут ваши колхозники проявляют вредную несознательность. Их, конечно, подстрекают к тому кулацкие выкормыши. Так что, если постараться, разворошим гнездо контрреволюции. Примерно… трех-четырех месяцев хватит. К концу лета сможете закрыть церковь.

– Огромнейшее вам большевистское спасибо, товарищ следователь! – обрадованно возгласил Рукосуев. – Этот поп у нас как бельмо на глазу. Того и гляди мужики его впрямь в сельсовет двинут по новой Конституции, а там и в председатели ужом пролезет. Ну теперь он у нас попляшет! Наши доблестные органы, карающий меч революции…

Старухин с равнодушием к лести достал из сейфа толстую папку. Полистал и положил перед Рукосуевым бумагу:

– Читай.

«Сов. сикретно. НКВД, Муром. Предсидатель Карабановского сельсовета Рукосуев занемается пьянством и разлогает колхозников. Выписывает за взятки справки для ухода из колхоза в город чем праводит дезарганизацию колхозного хазяйства. Скланяет колхозниц к сажительству угражает им исключением из колхоза. Рукосуев имел связь с арестованым в прошлом году троцкистом бывшим предсидателем Выксунского сельсовета Куприяновым. Рукосуев антисоветский человек и прашу принять к нему меры предастарожности так как он имеет при себе наган…» Подпись: председатель колхоза имени Ворошилова Лежепеков.