Охота на доминанта, или 13 отмазок Серова
Шрифт:
Но сегодня Юлю беспокоили не домашние — в этот раз её накрыл приступ стихотворчества. Она давно ничего не писала, поэтическое вдохновение надолго покинуло её, и от этого она чувствовала себя ещё более одинокой и несчастной чем обычно. Но этой ночью в её голове зазвучал голос: «Он пахнет силой и чем-то нежным...». Юля знала, кто этот «он». Человек, которому удалось дотронуться до её тела и не убить (не ранить, не унизить, не испугать!) своим прикосновением.
Он и правда пах потрясающе. В Невиннопыске никто и никогда так не пах, даже директор закупочной конторы, где она работала бухгалтером-кассиром.
Утром
Несмотря на прогноз погоды, обещавший жаркий безоблачный денёк, она надела плотную
юбку в складочку и водолазку с длинными рукавами. Она носила закрытую одежду не из скромности, а из страха, что кто-то случайно прикоснётся к её коже. Касания через одежду она ещё худо-бедно терпела, хотя предпочитала обходиться без них, но прикосновения к обнажённой коже могли довести её до истерики. Лучше не рисковать.
У калитки её встретил Андрюша. Чистенький, сияющий, с белокурой чёлкой, уложенной по-модному набок, и в коротких брючках, оголявших щиколотки. Тщедушное тело обтягивала беленькая рубашка, застёгнутая под горло. Юля поправила на носу очки и с восхищением уставилась на его наряд. Андрюша не просто ей нравился, она воспринимала его как глоток свежего воздуха в удушливой атмосфере посёлка. Он был как лучик света, как стаканчик мороженого в знойный полдень. О нём хотелось писать писать стихи, катрен за катреном — целую оду! Но почему-то про Андрюшу не писалось. Он не обижался. Он знал, что у Юли нет никого ближе него, и очень дорожил их дружбой.
Андрюша чмокнул Юлю в обе щеки, ловко удержав губы в миллиметре от её кожи. Он спокойно принимал все её бзики, а также знал в лицо и уважал всех её тараканов. Юля отвечала ему взаимностью: например, она с удовольствием слушала его «концерты». Андрюша надевал узкие джинсы, белую майку и, делая непристойные движения бёдрами, пел «Богемскую рапсодию»: «Мама! Я не хочу умирать!». Ещё он пытался выдвигать вперёд зубы, но этот трюк у него получался плохо: красивые, идеально ровные жемчужины его зубов никак не хотели походить на знаменитый неправильный прикус. Но Юля всё равно хлопала в ладоши и уверяла, что он очень похож на Фредди Меркьюри. В последний год, когда они повзрослели, закончили школу и начали работать, времени для «концертов» оставалось мало, но каждую свободную минутку их тянуло друг к другу.
Юля шагала рядом с Андрюшей в сторону реки, где в одном из ангаров давно закрывшегося судоремонтного завода, располагался их офис. Она работала кассиром, а Андрюша — весовщиком на складе. Но в трудовой он числился заведующим. Директор Антон Львович когда-то ухаживал за его матерью и, благодаря её ходатайству, взял их обоих на самые низшие должности. Но они и этому были рады.
Обычно Юля внимательно слушала, о чём по пути на работу болтает Андрюша, но сегодня была погружена в свои мысли. Из задумчивости её вывел вопрос:
— А ты чем занималась на выходных?
Она остановилась, посмотрела в голубые ясные глаза Андрюши:
— А я... А я кончила вчера.
Его белобрысые брови взметнулись под самую чёлку:
— Ну наконец-то! Поздравляю! А то я уже начал волноваться за тебя, — заулыбался
— Нет, я себя не трогала, — призналась Юля, — это он меня трогал. И это он мне сказал, что я кончила. А я вся дрожала от страха, но почему-то не сопротивлялась и позволила ему. Я чуть не потеряла сознание, когда он пальцем.
Юля покраснела и замолчала.
— Стой-стой, а кто он-то? — спросил Андрюша.
— Мистер Президент, друг Мадам Марго. После сессии он захотел секса, но ты же знаешь, для меня это неприемлемо. Я заплатила ему три тысячи рублей и ушла. А теперь жалею.
— Денег жалеешь?
— Что ты! Нет, конечно!
— А-а-а! — догадался Андрюша. — Жалеешь, что не дала?
— Да нет же! Меня отчим с матерью убьют, если я потеряю девственность до брака. Да и вряд ли я выдержу физический контакт, — Юля вздохнула. — Я жалею, что не попросила его выпороть меня ремнём. Мадам Марго меня щадит, даже щёткой шлёпает не больно, а Мистер Президент такой сильный, такой доминантный, ему совсем меня не жалко. Он бы так меня выпорол, что на полгода хватило бы эффекта!
— Понимаю, — сказал Андрюша. — А нельзя ли встретиться с этим шикарным мистером ещё разок? Он тебя выпорет, а ты снова кончишь, если повезёт.
— Нет, — грустно ответила Юля, — наши пути разошлись. Я больше никогда его не увижу.
14. Садист по вызову
Серов
Пробуждение было резким и неприятным: громко и настойчиво звонил телефон. Серов дотянулся и нажал на зелёный значок. Тут же послышался обеспокоенный голос Вани:
— Егор Константинович, вы просили отвезти вас в офис в восемь утра, а уже пять минут девятого, а вы ещё не вышли. Я тут стою около подъезда. Правда, не знаю, правильно я нашёл нужный адрес или нет.
Серов от злости разлепил глаза. Ваня вот уже два года возил его по Москве и всегда находил не только нужный адрес, но и самый кратчайший путь к месту назначения, а тут он, видите ли, заплутал в трёх соснах.
— Ваня, не беси меня. Через пять минут выйду.
— Бутерброд мне принесите, пожалуйста. Или просто булочку с маслом. Пятёрочка ещё закрыта, а я голодный.
— Чёрт, — Серов поднялся на кровати, осматривая кроваво-красные обои и железные приспособления для пыток. В мозгу всплывали вчерашние приключения. — Ты что, так со вчерашнего дня и не ел?
— Орбит нашёл в машине, пожевал немного, потом живот болел...
— А завтрак?
— Я проспал.
Серов опять ругнулся:
— Ладно, поднимайся на пятый этаж, дверь налево.
Кроме водительских талантов у Вани не было никаких навыков для облегчения собственной жизни. Маменькин москвич! На редкость неприспособленный для суровой жизни юноша. Серов натянул помятые брюки, пытаясь вспомнить, сам он их снял или Марго постаралась. Хорошо хоть трусы оставила. Накинул рубашку, взял пиджак и вышел из комнаты пыток. Марго сладко дрыхла в спальне, раскинувшись звездой на своей доминантно-монументальной кровати. Одна её нога лежала на сердце с ручками, словно попирая всё романтическое, что ещё оставалось в Марго. Серов не стал её будить. Тоже, наверное, умаялась. Пила вчера похлеще него.